Родом из детства

У него за спиной было семь судимостей и огромный жизненный опыт. Было чему у него поучиться.

Почти год он с нами прожил. Помню, когда мать не пила и мы вместе ходили по выходным в кино (это называлось «выйти в люди»), мама заставляла его надевать перчатки, потому что руки у него были в наколках, как, собственно, и почти всё тело. Зимой-то ладно, а вот весной это выглядело нелепо.

Мать пила всё больше. Старалась не отставать от дяди Коли. Потом её уволили с работы. Это её окончательно подкосило. Они бухали сутки напролёт. Постепенно пропивали всё, что можно было продать. Мать неуклонно деградировала, как личность. Алкоголь разрушил её мозг, выжег душу и обесцветил глаза. Я этого долго не замечал. Мы почти не общались. Я приходил домой, чтобы только переночевать.

Иногда, по ночам, у них разгорался скандал. Я предпочитал не вмешиваться. Даже из комнаты своей не выходил. Однако, когда крики переходили в вопли, смешивающиеся со звуком ударов и звоном разбивающихся стёкол и посуды, я был вынужден отправляться их разборонять. В один из таких раз, отчим бросился на меня с ножом, мне удалось увернуться, но я так испугался, что с перепугу стукнул дядю Колю по голове бронзовым бюстиком Ленина. Удар вождём пролетариата отбил у отчима охоту двигаться, а мне предоставил возможность ретироваться быстро и по-английски.

Переночевал у Брюховецкого.

Потом я узнал, что утром мама потребовала от отчима уйти из нашей жизни. И он ушёл, но перед уходом, в отместку, избил её до полусмерти.

А потом она умирала. Долго и мучительно. Целую неделю, практически без сна, она ходила из угла в угол, жаловалась, стонала, плакала… Ничего не ела. Её тошнило кровью. Вызывать «Скорую помощь» отказывалась наотрез. Вспоминала своё детство, рассказывала о жизни… Иногда она просила купить ей выпить. Я приносил ей сто грамм – в «наливайке» меня обслуживали, нисколько не интересуясь моим возрастом. Мама выпивала, и на пару часов успокаивалась. Ей становилось легче.

Однажды утром – рано утром – она вновь попросила принести водки. Я начал ворчать, что она уже достала меня.

- Сколько можно, - говорил я, одеваясь, - когда это прекратится? Возьми себя в руки. Из-за тебя я вчера уснул только аж в три часа ночи. Так нельзя. Это тебе не помогает.

Она покорно соглашалась, и тихим голосом обещала, что это последний раз.

- Ты и вчера так говорила, - выкрикнул я.

- Не кричи, сыночек. Просто мне очень плохо. Я умираю.

Я не поверил ей. Мне казалось, что она симулирует. Но всё-таки мне было её жалко. Я не мог видеть её такой слабой.

- Ладно – ладно…

Она продолжала стонать:

- Сыночек, сыночек мой… М-м… сыночек…

- Хватит! Я же сказал, что сейчас принесу.

Она смотрела на меня, но, кажется, уже не видела меня, хотя голос она понизила. Она шептала:

- Сыночек…

На улице было свежо… Я шёл неторопливо, наслаждаясь одиночеством и утренней прохладой.

… Она лежала на полу и билась в конвульсиях. Глаза были открыты, остекленевшие, как будто неживые… Я пытался делать искусственное дыхание… Вызвал «Скорую»… Вспомнил о водке! Пытался влить ей в рот это проклятое пойло, которое последние годы убивало её, но сейчас – я так надеялся – могло её спасти, оживить… Я вспомнил, как я шёл не спеша… Перехватило горло…

Сейчас приедет «Скорая помощь», подумал я. мама всегда требовала, чтобы всё было чисто, чтобы был порядок…

Я поднялся с колен и принялся за уборку. Пусть бедно, думал я, утирая слёзы, но чисто…

 

 

 

 

Глава тридцать вторая

 

Вместо послесловия

 

 

Разве можно вспомнить и написать обо всём? Нереально. Ведь детство это не просто первые пятнадцать лет со дня рождения. Детство – это целая эпоха. Это отдельная жизнь. Хотя в детстве тебе кажется, что это и не жизнь вовсе, а так – подготовка. По-настоящему жизнь начнётся только после окончания школы. Так многие думали. Затем эти многие ждали, что жизнь начнётся после окончания института или по возвращению из армии, затем после свадьбы, после того, как вырастут дети…

А жизнь проходит… «Как прошли Азорские острова».

Точнее всего сравнивать детство со страной, в которую нет возврата, но о которой помнишь всю жизнь. Отсюда и ностальгия. В той стране зарождалось добро и зло. «Там чудеса, там леший бродит». Там принцессы, колдуны, чудища, иванушки-дурачки и вера в счастливый конец.

Мы родом оттуда. Мы тамошние. Хотим мы того или нет.

Я мог бы вспоминать детство бесконечно долго. Ведь целая страна-эпоха за спиной.

Я мог бы рассказать о том, как в пионерском лагери имени Макаренко подружился с детдомовскими ребятами и з атрии месяца перенял у них детдомовскую психологию.