Читаем Родственники полностью

– Вы в этом… вполне уверены? - не без невинного ехидства выкатил веселые рыжие глаза бритоголовый профессор и огромной волосатой рукой взял бутылку коньяку; и, посопев, живо толкнул локтем молчаливо сидевшего Никиту. - Ну а вы как полагаете на этот счет, товарищ студент? Как вам точка зрения однокашника?

– Я?.. - отрывисто спросил Никита, краснея от неожиданности вопроса. - Да. А что?

Василий Иванович вскинул подбородок, забарабанил пальцами по краю стола, недоверчиво поинтересовался:

– А вы, позвольте узнать, из какого института? Что-то я вас в коридорах не видывал.

– Из Ленинграда.

– Чудесно. Значит, и там процветает подобное? Совсем обрадовали, пре-екрасно! - Василий Иванович откинулся на стуле. - Значит, и там?

– Какое же "подобное"? - сказал Никита, испытывая вдруг раздражение и против своей скованности и против профессора, его тяжелого и самолюбивого взгляда. - Ведь надо знать, чтобы утверждать это. Почему вы говорите "подобное"?..

– Вот, вот, - шумно засопел бритоголовый, локтем подталкивая Никиту. - Жмите, жмите. Не стесняйтесь!

В это время возникло какое-то движение за дверью, оттуда донесся простуженный голос Валерия: "Проходите, проходите!" - и затем в сопровождении его длинной фигуры - без пиджака, горло повязано бинтом, галстук распущен - в столовую вошли двое запоздалых гостей, возле порога остановились с тем беспокойно-привыкающим выражением, какое бывает, когда входят из потемок на яркий свет.

– Алешенька! Дина… Ка-акие же вы молодцы, голубчики! - раздался громкий, почти режущий радостью возглас Грекова. - Нет, нет! Нас не забывает молодежь, не забывает!.. Спасибо, спасибо! Какие же вы молодцы! - Греков вскочил как-то чересчур возбужденно, суетливо, и при каждом его возгласе растерянность, даже испуг проступали на белом полном лице Ольги Сергеевны.

– Прошу, проходите, дорогие, занимайте же места! Вот, знакомьтесь… это Алексей. Его милая, как видите, прелестная жена Дина! - громко говорил Греков, простирая к ним руки, пытаясь по-стариковки шутить, и в этой его суетливости, в жестах его чувствовался неестественный восторг. - Садитесь же, садитесь!

"Это тот Алексей, в комнате которого я живу? - подумал Никита. - Тот, о котором говорил Валерий? Он, кажется, мой двоюродный брат?"

– Садитесь, родные, обрадовали, обрадовали нас!..

Темноволосый парень, плотный, в неловко сидевшем на нем спортивном костюме, туго распираемом квадратными плечами, с грубовато загорелым, до цыганской смуглости лицом, коротко-вежливо пожал протянутую руку Ольги Сергеевны, мельком глянул на гостей, со сдержанностью поздоровался со всеми:

– Здравствуйте.

Дина, жена его, тоненькая, длинноногая, взволнованно и ярко сияя на удлиненном лице большими кошачьими глазами, быстро поцеловала Ольгу Сергеевну в щеку, тут же простучала каблучками к столу и, махнув распущенными по плечам волосами, по-родственному чмокнула в висок Грекова, погладившего ее по плечу, прощебетала звучным голоском:

– Поздравляю! - И с детской улыбкой закивала всем. - Добрый вечер, добрый вечер! Валерий, я здесь сяду. Можно, я с вами, Ольга Сергеевна? Я хочу с вами, - сказала она полувопросительно, и смущение это сразу прощало ее милую требовательность.

– Конечно, золотце, конечно! - ответила радушно Ольга Сергеевна. - Я так давно не говорила с тобой.

– Дело с дамами решилось, - облегченно вздохнул Валерий. - Прошу прощения, Диночка, не успел. Алеша, ты не откажешься, думаю, рядом со мной? Без голосования и дискуссий?

И, не стесняясь того, что говорит, подмигнул намекающе, подтащил из угла комнаты свободный стул, усадил Алексея рядом, спросил, что он будет пить, не желает ли отведать этого произведения искусства - лирического паштета, привезенного из "Кулинарии", и Никита расслышал негромкий ответ Алексея:

– Во-первых, не ухаживай за мной. Во-вторых, поставь-ка лучше сюда боржом. И все.

– Познакомьтесь, братцы, - сказал Валерий. - Это неприлично. Алексей. Никита.

Алексей сидел слева от Никиты и после этих слов взглянул внимательно, темно-карие глаза слегка прищурились, и он протянул руку, а Никита, ощутив силу его ладони и словно бы жесткость мозолей при пожатии, подумал: "Отчего у него мозоли? Он боксер? И у него уже седые виски…"

– Я тебе сочувствую, брат, - сказал, нахмурив брови, Алексей и пододвинул к себе пепельницу. - Знаю, после чего ты приехал. В общем, прими мое соболезнование, хотя это вряд ли помогает.

– Спасибо, - ответил Никита.

– Что такое? Почему никто не пьет и не ест? - Ольга Сергеевна обвела улыбкой лица гостей. - Мужчины, я обижена! Что это такое?

– Одну минуту, Оля, - сказал Греков и встал, чуть порозовев, постучал вилкой о край рюмки, весь, как и в начале вечера, празднично черно-белый - седая голова, белая сорочка, черный костюм, - заговорил серьезно: - Друзья! Достаточно сегодня мы пили и, так сказать, в ажиотаже горячо произносили тосты за здравие юбиляров. Я предлагаю чрезвычайно короткий, но неоспоримый тост за молодость. Да, уважаемые мои седые коллеги, за нашу молодежь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Вдова
Вдова

В романе, принадлежащем перу тульской писательницы Н.Парыгиной, прослеживается жизненный путь Дарьи Костроминой, которая пришла из деревни на строительство одного из первых в стране заводов тяжелой индустрии. В грозные годы войны она вместе с другими женщинами по заданию Комитета обороны принимает участие в эвакуации оборудования в Сибирь, где в ту пору ковалось грозное оружие победы.Судьба Дарьи, труженицы матери, — судьба советских женщин, принявших на свои плечи по праву и долгу гражданства всю тяжесть труда военного тыла, а вместе с тем и заботы об осиротевших детях. Страницы романа — яркое повествование о суровом и славном поколении победителей. Роман «Вдова» удостоен поощрительной премии на Всесоюзном конкурсе ВЦСПС и Союза писателей СССР 1972—1974 гг. на лучшее произведение о современном советском рабочем классе. © Профиздат 1975

Виталий Витальевич Пашегоров , Ги де Мопассан , Ева Алатон , Наталья Парыгина , Тонино Гуэрра , Фиона Бартон

Проза / Советская классическая проза / Неотсортированное / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Пьесы
Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман