Роджер Бэкон. Видение о чудодее, который наживал опыт, а проживал судьбу

Далее следуют исчерпывающие доказательства необходимости математики. Этих доказательств два: одно – с помощью ссылки на языческие авторитеты; второе – «разумными основаниями». Самое разделение аргументации на два доказательства свидетельствует о том, что авторитет – это авторитет, а разум – это разум. Они разведены в деле, хотя и отождествлены в сиянии одной-единственной, божественной, истины.

Какие же разумные основания приводит Бэкон в пользу математики как всеобщего инструмента познания? Этих оснований восемь.

Во-первых, все прочие науки пользуются математическими примерами.

Во-вторых, «математические знания как бы прирожденны нам» – они от бога.

В-третьих, математика – очень древняя наука (от Адама и Ноя).

В-четвертых, математика – самая легкая наука, а «для нас естествен путь от легкого к трудному».

В-пятых, она доступна всем.

В-шестых, она сообразна «с детским состоянием и детским умом», ибо чертить, считать и петь – занятия принципиально математические.

В-седьмых, математика известна нам вне природы, опираясь на нее, можно двинуться дальше – к познанию природного.

В-восьмых, математика дает достоверное знание, с помощью которого только и может быть достигнута безупречная истина (с. 866– 869).

Все это также чрезвычайно «современно», если бы не одно обстоятельство. Математика, по Бэкону, предстает не плодом конструктивного ума. Напротив, она врожденная, богом данная наука. Это не просто математика, но «благодетельная математика». Бэкон как бы перечеркивает бесплотный характер этой науки, утверждая то обстоятельство, что именно в математике

«имеют для всего чувственный пример и чувственный опыт, строя чертеж или исчисляя, чтобы все было очевидно для ощущения» (с. 869). Чувственная очевидность. Только она – возвышающее основание мощи математики, ибо «духовные вещи познаются через телесные следствия и творец – через творение» (там же).

Акцент на предмет – очень важное обстоятельство. Настолько важное, что можно и позабыть о вещах духовных, растворенных в их телесных следствиях. Можно забыть и о творце, потерявшемся в творении. Неспроста именно телесное

настойчиво подчеркивает Бэкон.

Чувственная природа математики, им же законоположенная, дает Бэкону разумные основания осмыслить ее как ключ познания. Выдвигаются доводы, доставляемые самим ее предметом. Во-первых, людям, как считает Бэкон, «прирожден способ познания от ощущения к уму, так что, если нет ощущений, нет и науки, основывающейся на них, как сказано в первой книге «Второй аналитики», ибо человеческий ум продвигается вслед за ощущением» (с. 871). Количество же как принципиально математическая вещь именно ощущением, по Бэкону, и постигается. Во-вторых, «сам акт мышления не совершается без непрерывного количества… Поэтому количества и тела мы постигаем созерцанием ума, ибо их виды находятся в уме» (там же). Бестелесное постигается труднее как раз из-за того, что именно телесное занимает весь наш ум. Итак, созерцание (admiratio) и отражение.