Я еще смутно подумала, не едут ли все они к Стивену, но эта мысль куда-то уплыла вместе с первыми нотами музыки, которая раздалась из динамиков нашей машины. Мотор БМВ был таким тихим, а ход таким плавным, что мне казалось, будто мы плывем над дорогой. Ганс, казалось, вел под кайфом даже лучше, чем на трезвую голову, – еще одно доказательство, что у него в мозгах все было наоборот; и я улыбнулась, думая, какая же он удивительная, волшебная снежинка. Даже его внешность – темная, суровая, угрожающая – была полной противоположностью душе, заключенной внутри нее.
Когда, выглянув в окно, я увидела под собой бесконечные метры воды вместо привычной стены тридцатиметровых строевых сосен, я поняла, что мы почти дома. Чтобы попасть во владения Оппенгеймеров, надо было пересечь озеро по плотине гидроэлектростанции. Этот участок дороги всегда нервировал меня, потому что на нем машину отделяла от озера лишь тоненькая полоска травы и простые перила – довольно призрачная защита от верной смерти. Но Ганс, естественно, выбрал именно это место, чтобы остановиться и насладиться видом.
Когда он притормозил и съехал на травяную обочину, я запаниковала, думая, что мы прокололи шину, но Ганс не казался ни расстроенным, ни обеспокоенным. Он не стал вызывать аварийку и не полез за домкратом, а опустил все четыре окна и сделал музыку погромче.
– Вылезай, – ухмыльнулся он, стискивая мне бедро и выскакивая из машины.
Я последовала за ним, не задавая вопросов, влекомая пульсирующим светом, идущим от его тела. Энергетическое поле Ганса больше не было алым, алым, алым. Оно было розовым, розовым, розовым. Мне хотелось до него дотронуться. Запустить в него пальцы и посмотреть, растает ли оно, как пар, или замерцает, как голограмма.
Ганс перелез через металлические перила, отчего у меня захватило дыхание, повернулся и протянул руки, чтобы помочь мне. Забыв о страхе, я схватилась за его светящиеся руки и загляделась на слабое розовое свечение, окружавшее и мои руки.
Мы совпали.
Мы совпадали.
– Слушай, – сказал Ганс, когда я уселась на перила рядом с ним. Он обнял меня за плечи и поцеловал мою взлохмаченную макушку, а в машине как раз заиграла очередная песня.
Ганс велел мне слушать, но я была слишком занята тем, что восхищалась видом, чтобы что-то услышать. Поверхность озера выглядела так, словно кто-то взял ночное звездное небо и расстелил перед нами, как одеяло для пикника. Миллион хрустальных сверкающих точек мерцал и парил под нами, а еще миллион наполнял воздух прямо на расстоянии вытянутой руки.
– Слышишь? – спросил Ганс. – Первая звезда, что видишь, может ею не быть, – я непонимающе моргнула, но потом сообразила, что он повторяет строчку из песни. – Как ты думаешь, что это означает?
Мне так нравились эти его внезапные вопросы. В этом было что-то интимное.
– Не знаю, – сказала я, переплетая с ним пальцы и глядя, как усиливается розовое свечение там, где наши руки соприкасались. – Но это правильно. Обычно первая звезда, которую видишь, это спутник или самолет. А сегодня я вообще не видела звезд, пока не увидела, как они отражаются в воде, так что, наверное, эти звезды тоже не настоящие звезды, – я посмотрела в поблескивающее черное пространство перед нами, стараясь вдохнуть его. – Как будто перед нами два неба, да?
Ганс кивнул, погладив мою руку большим пальцем. Я улыбнулась, вспоминая, как всего каких-то пару месяцев назад этот простой жест заставлял мое сердце стучать, а колени – подгибаться.
– Я знаю, что это значит, – сказал Ганс, глядя на меня глазами черными, как озеро внизу. –
Я с трудом могла различить в темноте черты его лица, но поцеловала первое, что увидела. Кажется, это был подбородок. А потом? Нос?
– Я просто уверена, что это ты звезда наших отношений, ГДЧ, – поддразнила я, целуя его в губы.
– Ты не права, – прошептал Ганс в мой рот, проводя языком по краешку моей верхней губы. – Ты ужасно не права.
Когда он поцеловал меня, мои веки изнутри засветились ярко-розовым светом. Как будто я зажглась, а мои кости превратились в неоновые трубки.
Я вскочила, игнорируя опасность того, что черное зеркало внизу поглотит меня, сделай я один неверный шаг, и забралась на колени моего прекрасного мальчика-наоборот.
Я верила, что он удержит меня, а он верил, что я не брошу его.
Мы целовались медленно и глубоко, как будто за нами не было ничего, а перед нами – целая вечность. Но Ганс не был таким уж терпеливым. Держа меня одной рукой за талию, он начал где-то шарить второй. Он расстегнул мою куртку, всю покрытую наклейками с панк-рок-группами, которые я больше не слушала, и сдернул хлопковый покров с моих плеч. Я вытащила руки из рукавов, одну за другой, и только ахнула, когда порыв ветра надул ее, как парус, и унес вдаль. Пуф-ф. Вся моя прежняя жизнь, моя школьная личность, мой облик… ушли в небытие.