Рокфеллеры

Джон и Эбби расходились не только в оценке современного искусства, но и в вопросах воспитания детей. Джон считал, что она слишком их балует: эти денежные переводы во время учёбы в колледже, тайные разговоры по телефону из ванной комнаты (а он потом плати по счетам!). Хорошо ещё, что у Джона III и Нельсона оказались твёрдые моральные устои; а Уинтроп? В старших классах лишь дурака валял и за девушками ухлёстывал, в Йельском университете научился только пить и курить. К картам его ещё мать приучила; записывать расходы совсем перестал. Да и Лоранс… Конечно, мальчик с головой, и руки растут откуда надо (ещё в детстве он приделал мотоциклетный мотор к деревянной машинке и ездил на ней); внешне сильно похож на деда. Но ему трудно сосредоточиться на рутинной работе, и ничего-то он не принимает на веру — ни религию, ни право: вот, пожалуйста — бросил Гарвард![67]

Надо было поступить с ними, как Прентис со своим сыном Джоном: когда тот, учась в Йельском университете, наделал долгов, родители попросту перестали выплачивать ему содержание. И что же? Поработал в Бостоне четыре года в фирме оптовой торговли, скопил денег, чтобы продолжить учёбу, окончил в 1932 году юрфак и теперь работает юристом. И цену деньгам знает, это уж точно! Альта молодец, не то что Эдит…

У Эдит развился хронический кашель; врачи обнаружили затемнение под рёбрами (метастазы не до конца удалённой злокачественной опухоли). До самого конца она обещала отцу, что приедет повидаться, но так и не приехала. В апреле 1931 года она продала через Картье свои жемчуга и изумруды, выручив миллион долларов. В декабре умоляла отца ссудить ещё миллион на поддержание её фирмы, но Джон-младший отговорил его: «Это будет только начало долгих и болезненных отношений с представителями Эдит, которые, естественно, подумают, что, раз мы в это ввязались, всю эту обузу можно переложить на наши плечи». Эдит подчёркивала, что ей не нужен подарок — она просит деньги взаймы, через пять лет её фирма их вернёт. Аудиторы, посланные Джоном-младшим, были вынуждены признать, что Кренн и Дато (которых они презрительно называли «евреями») вообще-то довольно умело управляли компанией, и, если бы не Великая депрессия, та, может быть, и удержалась бы на плаву. Один банкир консультировал Эдит бесплатно (год назад, когда его сын погиб в автокатастрофе, Эдит поддержала его морально и сильно ему помогла). Он рекомендовал ей попросту объявить себя банкротом; она отказалась. За сочувствием же обращалась к брату: «Я столько пережила в жизни, так устала и измучена, мне нужна твоя ободряющая и помогающая рука». Не купишь ли ты хотя бы кое-что из моих драгоценностей или мебели? Джон не купил. А Гарольд отказался выкупить виллу «Турикум» (Эдит не жила в ней с 1913 года). По настоянию брата она перебралась из своего особняка с невыплаченной ипотекой в апартаменты в отеле «Дрейк». (Газеты написали: «Миссис Маккормик жертвует миллионы для защиты бедных».) Там она и умерла 25 августа 1932 года. Гроб с её телом несли Гарольд, Фоулер, Джон-младший и Эдвин Кренн (Джон не хотел пускать Кренна на похороны, но Гарольд не стал его прогонять из уважения к памяти Эдит). Половину того, что у неё оставалось, Эдит завещала Кренну, а остальное разделила между тремя детьми. Рокфеллеры немедленно оспорили завещание в суде, и Кренн в конце концов сдался, согласившись на пожизненное содержание в 24 тысячи долларов в год. Виллу «Турикум» выставили на продажу, но желающих купить такую дорогую игрушку не находилось десять лет.

Если финансовая катастрофа Эдит произошла из-за её стремления к самостоятельности, то Куэвасы транжирили деньги просто так. В 1931 году Рокфеллер-старший, питавший слабость к внучке (в 1930 году та родила сына и назвала его Джоном), согласился принять у неё ценные бумаги в уплату долгов на 100 тысяч долларов, хотя эти бумаги теперь ничего не стоили. В 1932-м супругам пришлось продать с аукциона мебель, ковры, драгоценности, сдать свой дом жильцам, а самим перебраться в недорогой отель. Джон-младший набросал для отца письмо, адресованное Маргарет: «Ни один член семьи не должен стремиться к уровню жизни, каким-либо образом связанному с надеждами на получение доли имущества после моей смерти».

Рокфеллеры не могли сорить деньгами. Состояние Рокфеллера-старшего сократилось с двадцати пяти до семи миллионов; по словам Уинтропа, для его деда это было равнозначно разорению. (Теперь он раздавал монетки не в десять центов, а в пять.) В момент душевной слабости он сказал юристу, что сыну бы следовало передать ему три с половиной миллиона долларов в виде компенсации затрат на семейный офис за последние десять лет, но очень скоро одумался и отозвал эту просьбу — сын и так бился как рыба об лёд.