Рокоссовский. Терновый венец славы

В эту ночь к нему на НП с группой офицеров прибыл командующий армией Чуйков и внезапно явился в землянку.

— Ну что, Николай Филиппович, — спросил он, снимая с мохнатых бровей иней. — Как атака фашистов?

— Захлебнулась, — едва поднимаясь, ответил Батюк.

— Что случилось? — спросил Чуйков.

— Да ничего, пройдет.

— А все-таки?

— Упал на мерзлый окоп и повредил ногу.

— Может, нужна помощь?

— Да нет, товарищ командующий, — нахмурив брови, ответил Батюк. Он боялся, что командарм обнаружит его болезнь.

Генералы сидели за разработкой плана действий на ближайшие три дня до поздней ночи.

— У вас когда-нибудь едят, или вы живете святым духом? — спросил Чуйков, потирая живот. — Уже кишки марш играют.

— Иногда бывает, — усмехнулся Батюк.

Адъютанты достали из вещмешков хлеб, консервы, термосы с чаем. Не успели как следует перекусить — зазвонил телефон.

Пошатываясь, Батюк с трудом поднялся на ноги и, держась одной рукой за стол, склонился над телефоном.

— Здравия желаю, товарищ командующий фронтом. Василий Иванович, вас.

Поздоровавшись, Рокоссовский сказал:

— Наконец-то я вас поймал. Скажите, каковы ваши успехи?

— Хвастаться нечем — идем вперед черепашьим шагом.

— Навстречу вам мы торопим Батова и Чистякова. Ваша самая главная задача — не терять черепашьего темпа и двигаться на запад.

— Это мы выполним.

— Как ведет себя противник?

— Упорно дерется, нередко до последнего патрона, — ответил Чуйков, вертя в руках кусочек сахара. — Вчера дивизия Соколова вышла на западную окраину поселка Красный Октябрь и окружила сильный опорный пункт фашистов.

— Предложите им капитулировать, чтобы не проливать лишней крови.

— Мы начали переговоры на эту тему.

— Ну и что?

— Гитлеровцы попросили у наших солдат хлеба.

— Надо было поделиться.

— Мы так и сделали — передали им пять буханок хлеба.

— А они что?

— Видимо, подкрепились и снова начали стрелять, — сказал Чуйков. — После этого командир дивизии связался с артиллеристами, те выкатили несколько орудий и прямой наводкой в упор разнесли этот опорный пункт. Когда он был взят, оказалось, что гарнизон состоял из отчаянных головорезов. На груди у каждого были высокие гитлеровские награды.

— Правильно сделали, Василий Иванович, — сказал Рокоссовский на прощание. — Держись, дорогой, держись. Расстояние до встречи уменьшается с каждым часом.

Под утро командарм покинул дивизию Батюка и вновь направился на КП армии. На рассвете 26 января Чуйков видел в стереотрубу, как гитлеровцы метались в панике — садились в машины, спрыгивали с них, вновь садились. Вдруг показались люди в красноармейской форме и появились наши тяжелые танки. Это гвардейцы дивизии Родимцева и других соединений бежали навстречу друг другу с красным флагом. Метались фигуры людей, прыгавших и кричавших от радости.

Капитан Гущин и рядовой Николай Михайлов передали представителям армии Батова знамя, на полотнище которого было написано: «В знак встречи 26.1.1943 года». Это долгожданное братание состоялось в 9 часов 20 минут.

У Мамаева кургана вскоре встретились представители подразделений армий Чуйкова, Батова и Чистякова.

Днем с Чуйковым связался командующий фронтом.

— Василий Иванович, я поздравляю тебя с этой знаменательной встречей. Ты шел к ней дни и ночи на протяжении всей Сталинградской битвы. — Чувствовалось, что у Рокоссовского превосходное настроение.

— Спасибо, товарищ командующий фронтом, спасибо, — говорил видавший виды воин, генерал Чуйков, слезы радости и гордости за содеянное сверкали у него в глазах под темными и насупленными бровями. Вечером 30 января командарм Чуйков опрашивал в своей землянке, теперь уже просторной и светлой, похожей на жилую комнату, пленных немецких генералов. Видя, что они голодны и нервничают, Чуйков распорядился принести чай и закуску. Все они были одеты в парадную форму и были при орденах. Генерал Отто Корфес, взяв дрожащими руками стакан чаю и бутерброд, спросил:

— Что это, пропаганда?

— Если генерал считает, что эти чай и закуска содержат пропаганду, — сказал Чуйков, — то мы не будем настаивать на принятии этой пропагандистской пищи.

Эта реплика несколько оживила пленных, и разговор продолжался более часа. Больше других говорил генерал Корфес, а генералы Пфеффер и Зейдлиц отмалчивались, заявив, что в политических вопросах они не разбираются.

Генерал Корфес развивал мысль о том, что современное положение Германии имеет много общего с положением, в котором она оказалась во времена Фридриха Великого[30] и Бисмарка[31].

Генералы Пфеффер и Зейдлиц, произнося время от времени «Яволь» и «Найн», плакали. В конце концов, немного освоившись, генерал-лейтенант Зейдлиц-Курцбах, подняв глаза на Чуйкова, спросил:

— Командующий Донским фронтом генерал Рокоссовский и командующий армией под Москвой — одно и то же лицо?

— Да, одно и то же, — ответил Чуйков, усмехнувшись. — Вы наверняка его хорошо запомнили?

Немецкие генералы, не сговариваясь, загалдели:

— Яволь!.. Яволь!.. Яволь!..

После некоторого молчания генерал Пфеффер спросил:

— Где находились вы и ваш штаб, господин генерал, во время боев за город 19 ноября?