Роковая ночь

— Для женщины, запертой в стенах дворца, честолюбие мало существенно. Наши сердца склоняются к тем, кто ищет любви. Ты понравился мне, и этого было довольно!

Беседуя, мы заметили, что начало рассветать. Кале-Каири пришла перед самым восходом солнца и вывела меня через те же воротца. Вернувшись к себе, я размечтался. В мыслях я воображал себе самое привлекательное будущее, какое только может рисоваться влюбленному и полному надежд юноше. Но увы! В то время как я уже считал себя на вершине счастья, нежданное горе лишило меня разом всего. Через несколько дней прошел слух, что царевна заболела, а вскоре после того мне сообщили, что она умерла. Я никак не мог поверить этому до тех пор, пока своими глазами не увидел приготовлений к похоронам; всеобщий траур, которому предались подданные Тахмаспа, окончательно убедил меня в этом. Все, кто служил во дворце, в том числе и я с моими товарищами, участвовали в траурной процессии. Мужчины шли, обнажившись до пояса и нанося себе удары, царапая руки и тело; в отчаянии я нанес себе несколько ран; ответственные чиновники двигались за нами с пением, исполненные скорби по умершей и уважения к ней, и отрывки из Корана, которые они возглашали, были крупными буквами выписаны на длинных свитках китайской бумаги, свисавших с их тюрбанов. Двенадцать вельмож несли на своих плечах кедровый гроб, покрытый серебряными пластинами, и каждый держал в руке одну из лент, прикрепленных к крышке.

За гробом царевны двигались ее прислужницы и подруги, рыдая и воя так, что делалось жутко. Когда вся процессия подошла к месту захоронения, раздалось подхваченное всеми «ла илах ил аллах», «нет Бога, кроме Аллаха», и от переживаний и потери крови я лишился чувств. Меня подняли и отнесли туда, где жили мои товарищи по службе, натерли превосходным бальзамом, и я пришел в себя. Благодаря бальзаму раны мои дня через два затянулись, а на третий, встав на ноги, я решил покинуть Шираз и немедля отправился прочь из города.

Всю ночь я ехал, а днем прилег отдохнуть немного. Я расположился в дикой местности, прямо на земле; через некоторое время я заметил незнакомца, направлявшегося прямо ко мне. Это был скверно одетый юноша, который приблизился, протянул мне зеленую ветвь и прочел персидские стихи, дабы получить от меня какую-то милостыню. У меня не было с собой даже еды для одного человека, и я ничего не дал ему. Он подумал, что я не понимаю персидского, и прочел стихи на арабском, но и на этот раз не получил вознаграждения.

— Брат, — сказал он мне тогда, — не может быть, чтобы у тебя ничего не было, ведь ты сам не побираешься!

— У меня действительно ничего нет, — ответил я, — ни одного гроша!

— Бедняга! — воскликнул он. — В таком случае я тебе помогу.

Это заявление удивило меня, ибо я не ожидал, от него ничего, кроме молитв и заклинаний.

— Я — один из членов священного братства факиров, — продолжил он, — живущих подаянием, и умею смиренным видом и мнимым воздержанием от радостей жизни побуждать людей к тому, чтобы они не скупились на подаяние из чувства жалости и сострадания ко мне. Хотя, сказать тебе правду, среди моих братьев по роду занятий есть немало наивных глупцов, которые скитаются и умерщвляют плоть не для виду, постятся по десяти дней кряду и делают другие ненужные вещи, — но я не таков. Хочешь вступить в наше братство? Тогда собирайся, двинемся вместе в Буст, где меня дожидаются еще двое факиров.

ХАСАН СТАНОВИТСЯ ФАКИРОМ

Я согласился и отправился вместе с ним. Всю дорогу до Буста мы питались финиками, рисом и другой пищей, которую нам подавали жители городов и деревень, через которые мы проходили. Это было совсем неплохо! Наконец мы достигли цели нашего путешествия и вступили в город. Там мой спутник отыскал небольшой домишко, где мы застали еще двух человек, принадлежавших к тому же братству; они приняли нас очень приветливо и, казалось, были обрадованы моим намерением вступить в их общину. Они научили меня гримасничать и притворяться, одели меня в те же одежды, что и сами носили, и велели идти с ними побираться по городу и окрестностям. Каждый вечер я приносил в дом несколько серебряных монет, добытых за день, и на эти деньги угощался и веселился вместе со всеми. Моя молодость не могла противостоять примеру этих факиров, моих собратьев по ремеслу, и мало-помалу я приобрел привычку пить вино, объедаться, распутничать; образ Зулейхи незаметно стерся в моей памяти.

Так прошло около двух лет. Я оставался бы и дальше в обществе этих людей, если бы тот, кто втянул меня в эту компанию, не предложил путешествовать.