Роковой круиз

Все рассмеялись. Оливия вздохнула и решила, что она заслужила три таблетки валиума и длительный освежающий сон. Дело вовсе не в том, что она их не любила. Конечно, она любила их, но по-своему. Однако она уже чувствовала, как ее медленно, но неумолимо обволакивает неизлечимая провинциальность подруг. Обрезанные и подвернутые джинсы с пузырящимися коленями. Пирог с заварным кремом и лоскутные одеяла. Гольф и барахолки. Коврики с надписью «Простите за беспорядок» перед дверью. Скоро она тоже начнет заполнять купоны и вступит в какой-нибудь фан-клуб. Оливия внутренне содрогнулась. В отличие от них она по-прежнему была той же девчонкой, которая двадцать пять лет назад разгуливала по Вестбруку. Она все еще стремилась ко всему, чего эти женщины лишились более двух десятилетий назад. Она любила подруг, но всегда отличалась от них. Кругленькая мускулистая Холли, хотя и была довольно миниатюрной, всегда обладала грацией шотландского пони. И подобно маленькой выносливой лошадке, она и брела по жизни. Фактически это была метафора. Вечно потная Трейси, в три шага преодолевающая школьный двор, никогда не замечала смешков окружающих. Потаскушка Дженис со склеенными тушью ресницами, которые, казалось, можно было взвешивать на напольных весах, отличалась от них разве что своей тупова- тостью.

Когда-то Оливия пописывала для литературного журнала.

Да, она была неформалкой, как и остальные, но при этом много читала и, по собственному мнению, обладала более тонким интеллектом, чем ее подруги. Она выступала в роли идейного вдохновителя всех проделок, и подружки, осуществляя их, были ей благодарны за предоставленную возможность проявить себя, несмотря на то что за этим всегда следовало наказание. Именно Оливия настолько очаровала учителя химии (парнишка, наверное, был не старше Мишеля), что он позволил ей «взглянуть одним глазком» на экзаменационные материалы предыдущего года, потому что родители «стерли бы ее в порошок» за тройку. Он вышел из кабинета (вероятно, чтобы скрыть от нее эрекцию), и Оливия переписала все ответы на внутреннюю сторону левой руки. Холли была права: из Оливии получилась бы прекрасная жена для гангстера, если бы не проблема послушания и нежелание заводить детей. Зато ее подруги были увешаны младенцами, присосавшимися, как пиявки, к их грудям, пока эти самые груди не обвисли и не стали напоминать фотографии из «National Geographic», над которыми они все когда-то потешались и которые внушали им ужас. В Италии Оливия регулярно посещала службу в церкви, но только чтобы развеяться. Она выглядела умопомрачительно в длинной черной шелковой юбке и наброшенной на роскошные плечи шали. Когда от перешептывающихся деревенских женщин в цветастых платьях до ее слуха доносилось слово « l a contessa»[30] она еще выше поднимала голову.

Груди самой Оливии, лишь чуть-чуть тронутые хирургом, все еще торчали вверх. А ее бедра были такими же стройными, как у какой-нибудь студентки. Да, она делала липосакцию, а для чего вообще нужны деньги? И как бы она ни отмахивалась и не фыркала, когда Холли доверительно сообщила ей, что весит сто пятьдесят фунтов, подруга была права: Оливия наложила бы на себя руки или голодала бы целый месяц, если бы вследствие какой-либо катастрофы обросла таким количеством жира.

Они все растолстели, за исключением Трейси, которая по-прежнему была в форме, но утратила подвижность и страсть к приключениям. И вот так они представляют себе бегство от рутины? Отправляясь в круиз, Оливия надеялась на гораздо большие возможности для приобретения одежды и драгоценностей, чтобы похвастаться ими по возвращении, и не рассчитывала, что выбор мужчин будет сводиться к корабельному юнцу. И все же она его и соблазнила. Ни одна из них не пошла бы на то, что удалось провернуть ей накануне вечером. Ни одна из них не нарушила бы своих обетов, да и не смогла бы доставить ему удовольствие. Оливия удовлетворенно вздохнула. Наверное, способность расслабляться — это дар.

После довольно продолжительной паузы она опять включилась в разговор. Ее подруги уже прикончили по коктейлю и тихонько хихикали. Хихикали .Точно так же, как это делала ее мать, сидя в кухне с тетей Тиной за чашечкой кофе и канноли. Все, что позволяла себе Оливия, — это изредка выпить бокал шампанского.

— Я ничего не делала в старших классах, — говорила Трейси. — Мне все было безразлично, я ни в чем не видела смысла. Я понятия не имела, что мне нравится. Я играла в баскетбол. Меня считали тупицей.

— Ничего подобного, — заявила Холли. — Тебя считали лесбиянкой.

— Ты принадлежала к элите. Ты была заводилой.

— Да, я заводила, но стреляла Дженис. Мы были неразлучны. Дженис первой в истории школы Святой Урсулы осмелилась появиться с обнаженной талией.

— Не считая самой святой Урсулы, разумеется. Бьюсь об заклад, у нее тоже была пара-тройка крутых прикидов.