Роковой сон

Она хотела рассказать графу о вещем сне, но не осмелилась, стесняясь присутствия всех этих знатных господ.

— Сильный мальчишка, — пошутил Вильгельм. — Придется, видно, нам поостеречься, когда он подрастет.

Граф Роберт вынул меч из ножен.

— Если он — мой настоящий сын, то будет воином, — сказал он и положил меч в колыбель рядом с ребенком.

Сверкание драгоценных камней привлекло внимание младенца, и он, перестав тянуться к нашейной цепи графа, мгновенно схватил крестообразную рукоять меча. Дуксия, которая держалась позади, совершенно ошеломленная от такого изобилия знати в своем доме, едва подавила крик ужаса при виде сверкающей стали, оказавшейся рядом с маленькими ручками внука. А Герлева улыбалась.

Увидев, как крепко держит дитя рукоять меча, присутствующие бароны разразились взрывом хохота.

— Разве я не говорил? — настаивал граф Роберт. — Из него выйдет воин, клянусь Господом!

— Скажите, его уже крестили? — ласково спросил Эдвард.

— Месяц назад, в церкви Святой Троицы, — ответила Герлева.

— А как нарекли? — поинтересовался Роберт Ю.

— Вильгельмом, милорд, — ответила женщина, скрестив руки на груди.

— Вильгельм Воин! — засмеялся граф.

— Король Вильгельм, — едва прошептала Герлева.

— Вильгельм Бастард! — пробормотал лорд Белесма еле слышно.

Герлева незаметно взяла за руку графа Роберта. Они стояли, нежно глядя на своего сына Вильгельма, которого у колыбели нарекли Воином, Королем и Бастардом, а дитя восхищенно гукало над новой игрушкой, держа крошечными пальчиками тяжелую рукоять меча.

Часть первая

(1047–1048)

Безбородая юность

Глава 1

С самого детства на меня пытались давить, но милостью Господней я совсем освободился от чужого влияния.

Речь Вильгельма Завоевателя

Когда сыну Юбера д'Аркура исполнилось девятнадцать лет, отец подарил ему меч со словами:

— Не знаю, что ты с ним будешь делать.

Но Рауль уже несколько лет носил меч, не такой, правда, как этот, — с рунами на лезвии, выгравированными каким-то давно забытым датчанином, и с отделанной золотом рукоятью. Он сжал рукоять обеими руками, рассудительно ответив:

— Милостью Господа я найду ему хорошее применение.

Его отец и сводные братья, Жильбер и Юдас, громко расхохотались, потому что, хотя они и обожали Рауля, но были невысокого мнения о его воинской силе и считали, что кончит он свои дни в монастыре.

И менее чем через месяц юноша поднял меч в первый раз, причем на Жильбера.

Произошло это как-то очень обыденно. Жильбер, и всегда-то отличавшийся буйным нравом, а со времени своего участия в неудавшемся мятеже Роже де Тоэни и вовсе пребывающий в отвратительном настроении, затеял ссору с одним из ближайших соседей: между ними пошли настоящие боевые сражения. Рауль не обращал на это особого внимания — ведь набеги и грабежи повседневно случались в Нормандии, а бароны и вавассоры[1], над которыми не было крепкой руки, часто делали то, что повелевала воинственная кровь древних скандинавов. Если бы этот сосед, Жоффрей Бриосн, решил напасть на земли Аркуров, то Рауль надел бы свои рыцарские доспехи и защищал свои владения. Но хозяин Аркура присягал на верность самому лорду Бомону, а это отбивало у Жоффрея всякое желание рисковать: он был всего лишь вассалом Ги, князька Бургундии.

Однажды после полудня, менее чем через месяц после своего девятнадцатилетия, Рауль скакал на своем жеребце Версерее к маленькому городку в нескольких лигах от Аркура. Юноша купил новые шпоры, а на обратном пути выбрал более короткую дорогу, частично проходящую по земле Жоффрея де Бриосна. Мысль о вражде между их домами проскользнула в голове молодого Аркура, однако наступал вечер, и поскольку он не рассчитывал встретить в этот час вооруженных всадников Жоффрея, то решил, что новый меч и быстрые ноги Версерея уберегут его от возможной опасности. Но юноша не носил доспехов, поверх шерстяной туники на нем был только плащ, защищающий от весеннего вечернего холода, так что ему пришлось бы тяжко, натолкнись он на врагов. Но не их ему суждено было встретить.

Было уже поздно, когда Рауль свернул с проселочной дороги на тропинку, бегущую вдоль свежевспаханных полей Жоффрея, где пласты земли красновато отсвечивали в лучах заходящего солнца. Город остался далеко позади, день утихал в спокойствии вечера. На западе между отлогими берегами бежала река Риль, а к востоку поля постепенно переходили в лежащие на отдалении холмы, уже покрывшиеся голубой вечерней мглой.