Роксолана и Султан

Хм, то, что нужно! Не дура, образованна, доброжелательна, пока послушна. Не самая красивая на лицо, зато если пробудить в ней женские дремлющие силы, то устали не будет. Такая любовница и была сейчас нужна. У Сулеймана уже есть сыновья, так что не забота Хуррем рожать, а вот услаждать слух Повелителя и его тело, пожалуй, сможет. Валиде выбрала для сына новую игрушку. Надолго? Едва ли, главное, чтобы, опасаясь этой малышки, Махидевран и Гульфем отвлеклись друг от дружки.

Что потом будет с самой Хуррем? А ничего, останется жить в гареме, как остаются все, кто получил отставку у Повелителя. Она нужна на время, как и любая другая наложница. Их век недолог и незавиден, но такова уж их судьба. Конечно, никто потом Хуррем на улицу не выкинет, захочет, так и замуж выдадут. Чувствами самой Роксоланы не интересовались, рабыня есть рабыня, даже красивая и разумная.

В это время Сулейман и не подозревал, что ему готовят новую наложницу для развлечения.

Чтобы попасть в свои покои в гареме, султану даже во дворце нужно пройти по коридору, обязательно перед тем предупредив кизляр-агу. Стоило евнуху услышать, что Повелитель намерен этот коридор пересечь, в гареме начинался переполох. Может, потому Сулейман предпочитал двух своих жен, а чаще вообще одну – Махидевран? Иначе в ожидании Повелителя срочно мыться пришлось бы всему гарему.

На сей раз он не торопился к своей баш-кадине, хотя предупредил, чтобы была готова явиться к нему в спальню. Просто захотелось подышать воздухом. Зима в Стамбуле не лучшее время для прогулок, но вечер выдался теплый и сухой, потому Сулейман решил перед удалением в свои покои постоять под звездным небом.

Кизляр-ага уже предупредил Махидевран, чтобы была готова прийти по первому зову, а остальных одалисок – чтобы носа не высовывали из своих комнат.

Сулейман немного постоял, любуясь крупными, яркими звездами, и уже собрался уходить, как вдруг услышал, как девичий голос… читает стих:

– В груди моей сердце как молот огромный стучит.То плачет оно, то замрет, как в силках, и молчит.Беда с ним, любовью горячее сердце больно,Тебя лишь желает, любимый мой, видеть оно.Ужели же всем суждены эти муки, Творец?Не лучше ль тогда обойтись нам совсем без сердец?

Второй голос попросил:

– А еще?

– Нет, лучше я спою.

– Кизляр-ага не разрешает петь. Тебя накажут.

– Его нет, он у Повелителя, я видела, как он туда пошел.

Девушка затянула песню, нежную, грустную, которая так и рвала сердце. Она пела о любви, которой не суждено сбыться. Даже если бы не разобрал ни слова, Сулейман все равно понял смысл.

Кизляр-ага, крутившийся рядом с султаном, давно описался от ужаса. Сказано же дряням, чтобы сидели в своих комнатах тихо, как мыши! После первых же слов девушки он сделал движение, чтобы броситься и своими руками задушить негодницу, чтобы больше не смела произнести ни звука, но Сулейман жестом остановил его. Мало того, султан приложил палец к губам, приказывая стоять тихо и молчать.

Кизляр-ага повиновался, обливаясь, кроме пота, еще кое-чем. Если бы из-за кастрации у него и не было недержания мочи, то от ужаса непременно заработал бы. Мало ли что еще сболтнет эта Хуррем! Кизляр-ага уже узнал голос любительницы поэзии и теперь клял Роксолану на чем свет стоит. А та пела.

К явному облегчению кизляр-аги, султан не стал слушать песню до конца, жестом показал, чтобы евнух удалился следом за ним на цыпочках. Когда ушли из дворика, распорядился:

– Не смей наказывать. Я слушал с удовольствием. И певунье этой ничего не говори. Кто она?

– Новенькая. Ибрагим подарил.

Сулейман поднял руку, останавливая словоохотливого кизляр-агу, его почему-то задел собственный интерес к услышанному. С Махидевран в ту ночь был несколько рассеян, почти не ласкал. Баш-кадина обиделась, но сказать ничего не рискнула.

Три дня Повелитель молчал, кизляр-ага смог вздохнуть свободно, надеясь, что пение в неурочный час не приведет ни к каким наказаниям и даже выговорам. Он все же высказал свое недовольство Роксолане, но не сказал, что ее слышал султан.

А Сулеймана этот голос преследовал повсюду, куда бы ни пошел, чем бы ни занялся, в ушах стояло:

«Тебя лишь желает, любимый мой, видеть оно…»

К кому обращалась девушка, читая эти стихи? Конечно, в гареме никого не было, отвечал ей тоже девичий голос, но все равно султан почувствовал укол ревности, ведь его женщинам даже думать нельзя ни о ком другом.

Он почувствовал, что должен выяснить, что это за девушка, увидеть ее и познать, если она того стоит!

Но Сулейман не желал, чтобы тот же кизляр-ага догадался о его интересе. Почему, ведь он был хозяином не просто дворца или гарема, а жизней всех его обитателей? Не знал и сам.

– Повелитель в гареме! Ну-ка, быстро все по своим комнатам!