Роксолана. Королева Османской империи (сборник)

Утром душистая купель с прохладной или теплой розовой водой. Потом… завтраки под чарующую музыку, тревожно-религиозную или тихую и тоскливую, напоминающую детский плач брошенного сироты. Мариам говорила, что это лучшие мелодии музыкального Востока, их, мол, любит сам господин султан — защитник правоверных мусульман, тень Пророка. После прогуливались по большим залам, купелям, райским садам. Красавиц было здесь так много, что новые пленницы быстро привыкли к этой роскошной красоте: им порой казалось, что на свете все так, как и в этом султанском дворце — красота, роскошь, беззаботная жизни, нега. Любая работа была запрещена, разве что разрешалось вышивать что-нибудь в подарок султану… Однако все эти красавицы больше всего любили купели или просто лежать на пышных турецких коврах, есть сладости, слушать волшебные сказки девушек, умевших приятно развлекать подруг. Или шептали на ухо друг другу всякую ерунду, разгадывали греховные сны, обсуждали дворцовые сплетни или произошедшее событие с нежностью и таинственной любовью. Но происшествия случались очень и очень редко, а если и случались, заканчивались трагически… После обеда все долго отдыхали: некоторые играли в шахматы, другие тихонько что-то напевали на никому неизвестном языке. Здесь были собраны девушки со всего света: от белокурых, как вершины Альпийских гор, до смуглых, обожженных африканским солнцем нубиек и пугливых, черных как смоль, сомалиек. Их привозили сюда пираты Средиземного моря. Брали силой или арканами, так же как и в Украине в те времена. Мусульманок было мало, так как Сулеймана-властелина всего мира они не очень привлекали: держали их здесь обычно для обслуживания пленниц. С виду все красавицы были совершенно безмятежны. Действительно, здесь запрещено было тревожиться: главный евнух, уже седой и опытный турок Мустафа, быстро отбирал таких. На следующий день расстроенной девушки уже не было, и никто не мог узнать о ее судьбе.

Ссор тоже не было, споров за первенство никто не знал, потому что не было смысла для таких споров: каждая из девушек была красивая, каждая из них славилась присущей только ей одной красотой, и одновременно были одинаково холеные и приятные, как хорошо ухоженные котята. Была и судьба у всех одинаково безрадостная. Все они гнали прочь печаль и пытались быть счастливыми, веселыми, напевали шуточные песни, улыбались.

Когда муэдзин с минарета призывал правоверных к молитве, замолкали. Через полчаса барышни шли в купели, еще раз служанки натирали их душистыми маслами, обтирали влажными полотенцами, расчесывали, заплетали так, как кому хотелось: в две косы, в мелкие косички, накладывали на голову косы короной, гроздьями возле ушей, цепочками… Никогда не делали кудрей, зачесывали гладко… После шли в круглую комнату с хрустальными окнами и длинными турецкими диванами. Удобно рассаживались и угощались вкусным пилавом, сочным виноградом, яблоками, пили, по меньшей мере, в десятый раз черный кофе без сахара из маленьких фарфоровых чашечек и опять тихонько рассказывали друг другу новости сегодняшнего дня, свои мечты, свои причудливые надежды.

Стамбул. Молитва в Айя-Софии

В гареме почти каждая пленница имела свою подругу. И у Настеньки тоже была Оксана, которую она очень любила. Гарем, как и тюрьма, имел присущие ему черты: неволя, желание иметь искреннего друга, которому можно было доверить, рассказать о своем горе, рассказать и о надеждах, которые лелеет каждый человек до самой смерти.

* * *

За все время пребывания в гареме Настеньки с Оксаной, а жили они здесь уже около года, никогда не было слышно шума, оскорбительного слова, не видно было злого лица, гневного движения… Подобное здесь строго каралось… Они привыкли к тихим разговорам, тихим напевам, сказкам.

Наступала ночь и роскошные залы окутывала тишина…

Но однажды ночью (эту ночь никогда не могли забыть подруги из Украины) всех разбудил отчаянный крик, безумные рыдания, слышалась дикая татарская брань и хлопанье турецкой нагайки… Настенька внезапно села на постель и с ужасом посмотрела туда, где возились минимум десять сильных и разъяренных охранников — евнухов. Они пытались схватить одну из рабынь, которая изо всех сил сопротивлялась и неистово кричала:

— Я ничего не знаю… Я невиновна… я невиновна ни в чем!

Что больше всего поразило Настеньку в этом отчаянном крике молодой красавицы — так это ее язык: рабыня клялась и умоляла на языке Степной Украины, языке таком родном, любимом Настенькой. Несчастную жертву гаремных сплетен понесли к двери… Геркулес-евнух держал наготове большой кожаный мешок, куда через минуту запихнули девушку практически без сознания. Она и в мешке продолжала глухо стонать. Двери широко распахнулись, и жуткая стража вдруг исчезла, как страшный мираж.

Настенька дрожала, и никак не могла понять, что произошло… Остальные тоже молчали в этой проклятой зале, некоторые лежали без движения, некоторые прикрыли голову одеялом… В зале наступила мертвая тишина… Оксана перелезла к Настеньке, обняла ее и тихонько начала качать, как ребенка.