Роксолана. Королева Османской империи (сборник)

— Будешь жить здесь, наверху, — говорил шепотом Мустафа, — в комнате с видом на Золотой Рог… Там роскошь, там рай… Был только однажды…

— Зачем был?

— Дело было, дело… надо было… гм… утихомирить одну капризную девушку… — И замолчал.

К ним подошла старая султанша-вдова, высокая, в черной мантии, на голове небольшая чадра с капюшоном, позволяющим оставлять лицо открытым, а глаза такие же любопытные, как и у самого султана-сына.

— Что вам? — проскрипела султанша-мать и посмотрела на пленницу. — Чего тебе, Мустафа?

Мустафа поклонился, припал устами к подолу мантии и шепнул:

— По приказу великого господина привел к светлейшей нашей госпоже пленницу с подаренным султаном платком, — и он снял с головы Роксоланы султанский платок-подарок и с поклоном подал старой турчанке.

— Скучает господин султан, скучает… — бормотала она, но платок взяла, оглядела со всех сторон и вернула пленнице:

— Спрячь, всегда пригодится… Подойди к окну, и побыстрее, не на веревке же тебя вести.

Роксолана подошла к окну.

— Христианка из Восточных земель, — глухо сказала и коротко спросила, — откуда?

— Со степной Вишневетчины… — тоже тихо ответила пленница.

— Передай великому господину, что пленницу я уже встретила, — небрежно сказала она старому евнуху. — А ты иди со мной наверх… Будешь жить с соседкой, здесь живут наложницы парами…

* * *

Роксолана прошла длинными коридорами, не произнеся ни слова, молчала и ее старая хозяйка. Через минуту обе стояли в большой комнате, застеленной тяжелыми коврами, уставленной мягкими диванами, низкими резными столиками с различными кувшинами и благоухающими в них цветами. Перед широким окном висела большая клетка с белым красивым попугаем, голову которого украшал зеленый хохолок. На одной из широких кушеток лежала вся в кружевах пышная красавица. Она небрежно взглянула на гостей, отвернулась и обняла крепко подушку. Уснула она или нет, но только уже ни разу не взглянула на Роксолану.

— Здесь будешь жить, — снова проскрипела старая турчанка.

— Будете жить вдвоем, — и она кивнула на белокурую красавицу, — если уживетесь. Купель тут же, за этой дверью, что пожелаешь, то и будет приготовлено и принесено, здесь есть книги: я слышала, ты любишь читать, тебе дадут книги, какие захочешь, будешь гулять в султанском саду и на досуге приглашать девушек для развлечений. Будут еще какие-нибудь пожелания — скажешь мне. Если я разговариваю с тобой, ты должна слушать и не отворачиваться, — резко сказала старая султанша.

Она неожиданно вспылила и строго посмотрела на стройную фигуру молодой пленницы. Пленница, склонив голову, стояла перед ней, как грешница на покаянии и все молчала.

— Почему молчишь? — уже шипела турчанка. — Должна благодарить, а не отворачиваться. Знаешь, кто я! Я султанша-вдова, а султан Сулейман Великий — мой сын: скажу слово, и выбросят тебя в море из этого окна. Чего молчишь? Откуда родом?

— Папенька мой не султан, но дома он старшина, а откуда я родом, вы уже слышали: с Вишневетчины, где широкие степи. — В ее голосе слышались слезы.

— С Вишневетчины… гм… Вишневетчины… — Почему-то задумалась турчанка… — Ну, садись, пленница из широких степей… Здесь есть все… яблоки, виноград, сладкое вино…

И тихо вышла.

* * *

Роксолана села на диван перед окном в большой задумчивости. Что будет с ней? Гвоздем в голове засела эта назойливая мысль, которая не давала ей покоя ни на минуту. Видела, что действительно жизнь ее здесь быстро изменилась, но изменилась к лучшему или к худшему — этого она не могла понять. Правда, роскошь здесь королевская, но… часто пугают мешком и Босфором. Сам султан, правда, хороший рыцарь, но тоже горячий, гневный и… совсем не похож на наших рыцарей — честных, справедливых и образованных казаков. Азиат, безоглядный азиат, который живет не разумом, а сердцем: то он деликатный, а через минуту — уже кровожадный зверь. Не могу ничем помочь себе в этой мгле, даже Оксану потеряла и не знаю, как ее теперь найти… Потеряла верную подругу и оказалась сразу на распутье: везде подстерегают, подглядывают… Даже старая турчанка уже знает, что люблю читать, видимо, донес старый евнух… Что-то плел дорогой о великом визире Ибрагиме, говорил слушаться только его, Мустафу… гм… может и будет какая-нибудь польза в трудной ситуации, не надо его чураться, как-никак, а помог мне с султаном… Поживу здесь, увижу, что и как, но все же сушит меня печаль, ни есть, ни пить я не в состоянии…

Она посмотрела в окно и залюбовалась.