Роксолана. Королева Османской империи (сборник)

Напали они на наше войско по собственной инициативе, без разрешения польского короля Сигизмунда II Августа, который живет с нами в согласии. Нападение произошло на земле турецкого государства, поэтому турецкий султан Сулейман Великий совершил свой суд над этими двумя казацкими старшинами, признал их преступление особенно тяжким и приговорил обоих к тяжелой казни, казни на горло. Казнь должна состояться в этот день после обеда на Ак-площади прилюдно, чтобы все видели, как могущественный султан справедливо наказывает злейшего врага и урок тем, кто планирует причинить любой ущерб турецкому государству».

Старый монах застыл в молитве, когда услышал робкий стук в дверь. Он тяжело поднялся и открыл окошко: на пороге стояла женщина в темной и длинной чадре.

— Кто ты, спасенная душа?

— Это я, батюшка, Оксана из дворца, отопри, отец, потому что сейчас упаду…

Монах открыл дверь и силой втащил Оксану, которая почти не стояла на ногах. Он усадил ее на широкую скамейку и дал напиться иорданской воды.

— Успокойся, женщина. Какие еще принесла новости?

— Хуже уже и быть не может… Разве отец ничего не знает?

— Ты имеешь в виду, наверное, этот султанский указ? — И монах дал письмо измученной Оксане.

— Да, его, — шепнула Оксана и горько заплакала.

Монах, склонив голову, молчал.

— Что делать, что делать? — рыдала Оксана.

— Не надо плакать, — строго сказал монах, — страшный приговор изменить нельзя, он уже почти исполнен. Молись, дочь, за обоих казаков, как уже за мертвых: султанское слово во всей Турции закон. Что случилось, то случилось.

— Не знаю, как быть с Настей: сказать или промолчать?

— Лучше не говорить: она слабая, больная, — сказал монах задумчиво, — весть будет слишком тяжелой, надо ей дать святой покой… Когда… и она отойдет, чтобы предстать перед престолом Всевышнего Судьи, тогда оба и встретятся в мире праведных. Нас же, грешных и немощных, может успокоить только молитва. Сегодня такой черный день. Будем молиться за казацкие души, потому… что ни говори, эти казаки — рыцари: гибнут в Стамбуле за свой родной край. В Стамбуле все знают, что султан затеял черное дело: хочет снова идти походом на христианский город Вену, в который его не пускали казаки. Не будет ему удачи и в этом походе, не будет! Умрет он под стенами христианского города, но в самом городе ему не быть никогда! — предсказывал старый монах, протягивая руки к иконе Девы Марии.

— Я хочу видеть казнь, — робко сказала Оксана.

— Благословляю… тогда запишем все, что произошло до святых деяний.

— Я хочу испросить их тела, — шепотом сказала Оксана и обняла голову руками.

— А что ты будешь делать с ними, если турецкие старшины дадут на это разрешение? — сокрушался старый монах.

— Хочу их похоронить на христианском кладбище.

Она помолчала и через некоторое время добавила:

— Старшин просить не буду. Они не отдадут, еще и беды не оберешься. Будет лучше, если подкуплю кладбищенскую стражу: там стоят всего три человека, я уже разыскала их, дам каждому по золотому дукату, они уложат тела на повозку, и наши люди отвезут ее на кладбище.

— Благословляю тебя на святое дело… Берегись только янычар: теперь они очень злы нас, даже нападают, я уже предупредил братство, чтобы не ходили по городу без дела, вразумляю и тебя.

— Я осторожна, отец: сделаю все ночью, у меня есть хороший помощник-христианин, он знает местные порядки.

— Верно, но все же берегись, Особенно опасно ходить на Ак-площадь! Боже упаси! Не ходи туда: там женщин не увидишь, а янычары шныряют в ярости с ятаганами! Не могут успокоиться, что гяуры-христиане уничтожили в Молдавии столько янычар. Они злы и на самого султана, говорят, заступается за христиан, женат на христианке, которая стала мусульманкой, но напрасно! Того и гляди, ворвутся во дворец. Предупреди и саму султаншу: пусть спрячется где-то. Дворец большой, есть где скрыться, потому что сегодня на Ак-площадь сойдутся все янычары посмотреть на своих злейших врагов.

— Я хожу постоянно в чадре, меня никто не узнает, не пойду на эту страшную Ак-площадь, но все же посмотрю. Я должна.

Гравюра Агостино Венециано, изображающая Сулеймана Великолепного в шлеме выше папской тиары

— Как же ты сможешь увидеть, надо проскочить эту ужасную площадь, где-то встать, чтобы никто не пристал, и женщину туда не пустят.

— Я все сделаю осторожно. У меня есть подруга, зовут ее Перышко: она жила в султанском гареме, а когда старый султан отпустил весь гарем на волю, ее продал какой-то евнух главному визирю. Такова была ее судьба: она убивалась по этому поводу, но сил вырваться у нее не хватило. Она уговорила визиря дать ей свободу. Но осталась жить в его дворце. Сегодня я с ней виделась, и она предложила прийти, посмотреть с балкона на это страшное зрелище. Дворец стоит на углу этой самой площади и улицы известного Гаруна Аль-Рашида. Я уже раздобыла морскую подзорную трубу.