Роль идей и «сценарий» возникновения сознания

Итак, как мы полагаем, сознание человека появилось тогда, – вопрос, напрямую не заданный К. Анохиным в своей статье – когда у человекоподобного существа возникла Необходимость выхода на новый уровень мышления, мышления рационально-иррационального, то есть с прибавкой к логическому мышлению весьма существенного интуитивно-инсайтного «довеска». Уровень идеального логического, то есть причинно-следственного мышления не позволял производить новизну. Необходим был выход на фундаментальный уровень ее создания, а именно, уровень материальный. Потому что только материя – в результате своих флуктуаций и бифуркаций – способна на спонтанную самоорганизацию своих частиц (молекул, нейронов и т. д.) и возникновение каких-либо новообразований. Логика же, как мы уже не раз отмечали, способна «лишь» на то, чтобы «раскачать» частицы материи – как ветер раскачивает волны на море – до необходимого уровня их флуктуации; до того уровня, когда становится возможным спонтанное бифуркационное образование «диссипативных структур» (по И. Пригожину), одним из элементов которых являются совершенно новые низкоэнтропийные, упорядоченные ансамбли из этих частиц. (Каковыми, положим, являются «ячейки Бенара», образованные частицами (молекулами) какого-либо жидкого вещества).

Вот здесь – и мы обращаем на это особое внимание! – ключевой момент возникновения у человека способности генерировать новые идеи: только наращивание человеком своей способности эффективно мыслить на уровне логического (причинно-следственного) мышления могло привести к возникновению у него способности генерировать идеи. Потому что только возбуждение нейронной деятельности мозга «приступами» подхода логики с той или иной стороны к решению задачи способно привести к бифуркации и последующей спонтанной самоорганизации материи мозга в некий низкоэнтропийный («замороженный», по С. Деану), ансамбль. В Природе нет другого способа создания новизны, кроме как способа спонтанной самоорганизации частиц материи, будь то в пространствах Вселенной, в живой Природе, в социуме, в мозге человека или в его геноме. В связи с этим, вполне можно предположить, что мозг любого живого организма – кроме человека – потому не смог выйти на уровень генерирования идей, что у него не было условий для возникновения достаточно развитой способности логического мышления. Будь она, логика, развита, положим, у приматов, они бы тоже могли выйти на уровень социального (а не стадного) разумного существования.

Так вот, появление у «когнитивных организмов» (К. Анохин) – а именно, у человекоподобного существа – новой способности создавать иррациональные идеи потребовало возникновения у него новой способности раскрывать и выражать («озвучивать») смыслы этих идей. Но для того чтобы осуществлять это, надо было внове образуемые в мозге материальные («замороженные») ансамбли переводить в нечто такое, что позволяло бы эти новые смыслы претворять в практику совместного проживания. Ведь для чего-то возникали эти смыслы, и возникали они спонтанно, как это, кстати сказать, происходит и в наше время. Вот здесь-то и потребовался механизм, во-первых, упомянутого нами ранее дублирования уже свершившегося акта в материи мозга (а именно, образования ансамбля нейронов), а во-вторых, перевода «смысла» этого ансамбля в нечто нами уже осознаваемое, понимаемое и выразимое.

А вот здесь – в связи с задачей дублирования и перевода – появилось уже другая Необходимость,

Необходимость создания языка, то есть того, что переводило бы «материальную мысль» в мысль идеальную, то есть выраженную посредством речи и наименований предметов (существительных) и действий над ними (глаголов). Иначе говоря, появилась Необходимость

наименования-называния того, что мы видим, слышим, ощущаем посредством произнесения звукосочетаний (фонем) нашей речи.

Именно здесь, на границе взаимосвязи показаний органов наших чувств – показаний, зафиксированных в нейронных структурах мозга, – со знаками (фонемами) языка свершилось «бракосочетание» материи мозга с речью. А результатом его оказалось новорожденное дитя – сознание. Ведь то, что мы видим, слышим, ощущаем – то есть то, что осознано нашим умом в его конкретике и сиюминутности оказалось к тому же названным и закрепленным, то есть способным быть помещенным в нашу долговременную память. (Вспоминается одно изречение: мы не знаем, на что мы смотрим, пока нам не скажут, что мы видим).

А объекты нашей памяти уже никак не могут быть неосознанными, поскольку в любой момент они могут быть нами извлечены из хранилищных запасов памяти и «вплетены» в любое из наших размышлений. Так что память и сознание – кровные братья: они разные, но у них общие родители: материя нашего мозга и речь, призванная к тому, чтобы выражать, озвучивать результаты деятельности этой материи. Можно сказать, что показания органов наших чувств, будучи нами названными, открыли нам не только дверь к сознанию, но и дорогу к его последующему развитию.