Рома едет

Каким-то чудом мне удается проскочить в вагон вместе с друзьями – билеты проверяют у всех, кроме меня. Нам по дороге еще пару сотен километров. В четыре часа ночи я выхожу на какой-то захудалой деревенской станции. Друзья машут мне из освещенных окон вагона. Я машу им в ответ и вижу, как у Оли по щекам текут слезы. Поезд трогается и ускользает. В полной темноте я остаюсь стоять на насыпи. Все. Теперь я совсем один.

Вдруг я чувствую такую пустоту, тяжесть и боль внутри. Чувствую то, что мы называем настоящей свободой. Мы живем этим идеалом, готовы биться за него и спорить до пены у рта. А выясняется, что свобода – это край. От свободы ты вдруг теряешь себя, и лучше, чтобы в этот момент ты не ехал на мотоцикле.

Отсутствие потребности в материальных ценностях, социальных связях и духовном развитии есть подлинная свобода. Свободный человек соблюдает экзистенциальный нейтралитет – отказ от коммуникации с миром. Он остается наедине с собой в невыносимой легкости бытия. Нормы стираются, опоры сознания рушатся, инстинкты замолкают – любое действие не имеет значения и одновременно судьбоносно. Абсолютная свобода граничит с безумием. Встретившись с ней лицом к лицу, ты либо добровольно пропадаешь без вести, либо перестаешь петь ей песни.

Свобода – идеал для слабаков.

Глава 8

Рома в Лаосе

Стеклянные глаза

Невыспавшийся, разбитый, я пытаюсь выбраться на хайвэй до Куньмина, там находится посольство Лаоса. Я планирую получить визу и как можно скорее свалить из Китая.

Водитель такси с пониманием кивает мне и соглашается довезти до развязки с хайвэем за двадцать юаней. Однако потайными тропами мы неожиданно для меня выезжаем к железнодорожному вокзалу. Нет никаких сил ругаться с доброжелательным шофером, это общенациональная китайская черта – очень хотеть тебе помочь и всегда знать лучше, куда и как тебе нужно.

Я планировал выспаться где-нибудь в кустах у хайвэя, но сейчас тихое место найти будет куда сложнее – я в самом эпицентре мегаполиса. Город просыпается, гудят машины в пробках, бодрая музыка зазывает китайцев на зарядку. Я настороженно оглядываюсь по сторонам и потягиваю из термокружки холодную воду, которую набрал из кулера в отделении банка. Оптимальным местом для сна в моей ситуации может быть только крыша многоэтажки.

Проползаю под шлагбаумом элитного дома мимо охранника, который сладко дремлет в сторожевой будке, забегаю в лифт и поднимаюсь на двадцать восьмой этаж. Всевидящее око камеры равнодушно наблюдает за мной с потолка кабины. Двери открываются. Передо мной стоит костлявый китаец, который, видимо, только что проснулся, но уже спешит оторваться по полной в компании узкоглазых старушек, неистово гимнастирующих во дворе. “Только бы он не заложил меня охраннику”, – думаю я, выдавливая дверь на магнитном замке, ведущую на крышу.

Позапрошлым летом я приехал в Китай впервые. Также один, также без денег, и сразу провалился в шанхайскую пропасть. Тогда у меня начисто сорвало крышу. Я был опьянен миром, казалось, я могу спрыгнуть с небоскреба и улететь за горизонт. В похмелье, обезумев, я вернулся домой в Минск. Айсберги внутри меня поплыли. Моя жизнь уже не могла быть прежней.

Чтобы не огорчать родителей, я продолжал учиться в университете, ежедневно подвергал себя академическому самоистязанию. Я боялся вернуться к себе прошлому, снова очерстветь душой, поэтому топил тоску в стрит-арте и уличных перформансах – в том, что приносило временное облегчение. Впрочем, долго скрываться от себя было невозможно – дорога манила свободой. И вот в свой второй Китай я снова чувствую, как лед внутри меня крошится.

Пятый час утра. Передо мной расстилается панорама колоссального китайского муравейника, задыхающегося от сажи. Жара +30º С. Внизу беспредельно бодрые жильцы-муравьи разворачивают свои торговые палатки. Потная майка липнет к телу. Натертые лямками рюкзака плечи покрываются волдырями. Желудок корчится в спазме. Но ничто из этого меня не тревожит. Я смотрю на все безразлично стеклянными глазами свободного человека. Мне больше не хочется кричать, смеяться и прыгать. Мне не хочется назад, мне также не хочется вперед.

Я раскидываю палатку и лезу в ее глотку. Я опустошен. Сил не хватает даже на то, чтобы заснуть. Я тупо таращусь на яркий желтый потолок. Тело липнет к коврику.

Магнитный замок издает писк, скрипит дверь, приближаются шаги. Стук по тенту палатки. Охранник просит меня выйти. Мы смотрим друг на друга. Я не улыбаюсь и не призываю к сочувствию. Он жестом просит меня собрать палатку. Мы вместе заходим в лифт. Всевидящее око камеры все так же равнодушно наблюдает за нами с потолка кабины. Охранник проводит меня за шлагбаум. Я сажусь на траву в двадцати метрах от входа. Идти мне некуда. Свет режет слезящиеся глаза. От бессонных ночей сознание притупляется. Впервые в жизни хочется закурить.