Рома едет

От точки, где мы оставляем машину, до легендарного автобуса остается около тридцати километров. Большая часть дороги проходит по низинам, поэтому на пути много луж и мелких ручейков. Из-за того, что идти приходится в буквальном смысле по воде, ноги быстро промокают. Теперь главное не останавливаться, иначе сразу околеем. В будущем мы поймем, какая удача выпала нам в этот ясный октябрьский день – бурлящая река, погубившая Криса Маккэндлесса, предстает перед нами спокойной и умиротворенной. Вода в ней хоть и ледяная, но глубиной чуть выше колена.

Мы форсируем реку так просто и непринужденно, что в нас закрадываются сомнения: а та ли это река? Сфотографированная на заправке карта местности убеждает нас в том, что ошибки быть не может – это Текланика. Уже после путешествия к автобусу я услышу десятки историй людей, которые ходили по этой тропе и до, и после меня. Все они терпели неудачу именно здесь – у берегов Текланики. Своенравная река все так же не пускает людей к автобусу, как двадцать лет назад она не выпустила Криса назад в цивилизацию.

Темнеет. Мы разбиваем лагерь возле реки. И тут нас ждет неприятный сюрприз – похоже на то, что палатки Геннадия рассчитаны на очень маленьких людей. Например, Сеня помещается внутри лишь наполовину. Куда девать вторую половину, непонятно. С горем пополам мы с Олей закутываемся в спальники и сразу же вырубаемся. Сеня с Полиной едва знакомы, видимо, поэтому ночью им удается поспать всего час. В пять утра у Сени сдают нервы, и он покидает палатку. Дружище категорически заявляет на весь лагерь, что тихий час закончен, так как все настоящие путешественники-авантюристы не имеют права спать в пять утра.

Если честно, мы слабо представляем, к какому участку реки нас вывела вчера тропа. Мы решаем, что идти придется еще часов восемь, но долгожданный автобус появляется перед нами гораздо раньше. Он возникает так неожиданно, что я даже не успеваю обрадоваться.

Внутри автобуса стоит печка и две кровати на пружинах. Все поверхности, на которых возможно писать, исписаны пышными словами. Мы колупаемся в найденных блокнотах, пытаемся заделать щели в обшивке, латаем разбитые окна кусками брезента и таскаем воду из реки – словом, обживаемся. Сеня раскочегаривает печь так, что в салоне можно париться. Все остальное время в волшебном автобусе мы отсыпаемся и валяем дурака.

Я все представлял иначе. Мое космическое свидание с легендарным автобусом, о котором я так давно грезил, не состоялось. Вот стоит он – вот стою я. Я хотел бы поцеловать его, но вокруг слишком много людей. Я хотел бы обнять его, прилипнуть к нему намертво, но не получается. Гора условностей стоит между нами, мы смотрим друг на друга, как друзья детства, которые через много лет встретились случайно в магазине и даже не знают, о чем расспросить друг друга.

Такая глупая ситуация случается уже в тысячный раз. Ты знаешь, что где-то далеко-далеко существует нечто недоступное, но очень дорогое твоему сердцу. Ты лелеешь это в себе. Оно помогает тебе жить и драться с обыденностью. И вот вдруг ты набираешься смелости и бросаешься в недосягаемость, чтобы хотя бы секунду побыть вместе с ним. Через вечность ты приползаешь к своему идеалу, растерянный, запыхавшийся, грязный, не в лучшей своей рубашке, и все портишь. Абсолютно все!

Весь обратный путь мы проходим за одни сутки. Реку форсируем уже затемно. На рассвете полуживые добираемся до машины. По дороге в Анкоридж взрывается трубка подачи воды в радиатор задней печки. Семь часов на снегу под машиной, и новая пробоина ликвидирована. Жевательная резинка и жестянка из-под кока-колы – вот они, герметики нового поколения.

Наконец морозным октябрьским утром мы прощаемся с Геной и его семьей. Мне очень хочется верить, что через пару-тройку лет мы встретимся снова и обязательно найдем время, чтобы на городском кладбище половить гуся на удочку. Но сейчас я завожу мотор, и наши друзья исчезают в зеркале заднего вида. Тем временем Сеня уже летит самолетом в Техас. А мы берем курс на Нью-Йорк. Навигатор выдает чуть больше восьми тысяч километров.

Зима

Зима – тяжкое время для бродяг. Я пишу этот текст, сидя в Starbucks в городе Эдмонтон – столице канадской Альберты. На тротуарах лежит снег, и даже в спасительном кафе пальцы немеют над клавиатурой. Я только что метнулся в машину, чтобы по-быстрому заточить полбанки консервированных помидоров, и тут же вернулся обратно отогревать руки под горячей водой в туалете.

Город готовится к Рождеству – улицы увешаны гирляндами. В теплом свете окон можно рассмотреть огни наряженных елок. Из труб на крышах небольших канадских домиков валит седой пахучий дым, а на улицах почти нет людей. Мы скользим на лысой резине по тихим заснеженным кварталам и любуемся рождественскими видами города – такими уютными и такими недоступными.