– Неужели не все встречи пропустила– хотела было, оправдывая данную ей характеристику, съязвить Лиза, но поостереглась. «С Норкой лучше не связываться. Змеюка. Укусить может». Улыбнулась понимающе, достала тяжелый граненый штоф. В воздухе разлился горьковатый миндальный аромат итальянского ликера. На прощание подруги нежно расцеловались…
* * *
– Галя, а почему цветы здесь? Я же просил поставить их к столу Елизаветы. – Спустившись в подсобку, Павел едва не уронил на пол тубус с отреставрированным полотном. Он вернулся поздно, вынужденная дожидаться его Галина пропустила свою электричку и не думала скрывать свое раздражение. Развели тут амуры на ее голову, да еще и претензии предъявляют! Она захлопнула роскошно изданный каталог аукциона ювелирных раритетов, который изучала, устроившись на высоком барном стуле. -
– Выкинула Елизавета букет твой. – сообщила многозначительно, с плохо скрытым злорадством. Закинув ногу на ногу, оттянула носок, подражая Лизе – Снопом назвала. Посмеялась и выкинула.
– Не могла она так поступить – ошеломленно произнес Павел. Машинально передвинул тубус подальше от сложенных пирамидой стульев. Провел рукой по лбу – Я не верю.
– Ах, не веришь? – Галина шумно, чуть не зацепившись каблуком, спрыгнула со стула, порылась в сумке и достала телефон– Говоришь, не могла твоя принцесса так поступить? Ну тогда послушай –Включив звук, она демонстративно удалилась. Правда, недалеко. Притаилась за дверью, прислушалась. Техника не подвела, записалось отлично.
Когда, заглянув в щелку, Галина увидела побелевшее лицо Павла, у нее внутри что-то дрогнуло. Но она быстро справилась с зарождающимся чувством жалости. Сама себя и одернула. «Жалко? А тебя кто-то хоть раз в жизни пожалел? Пусть спасибо скажет, что ему глаза открыли». Чувство жалости послушно испарилось.
Медленно, ступая словно во сне, Павел вышел на улицу. Щелкнул замок мягко закрывшейся двери. Привычно обмотал шарф вокруг шеи, постоял, словно раздумывая, куда идти. Если бы его сейчас ударили, укололи иголкой или облили, он бы ничего не почувствовал. Внутри была пустота. Какая-то белесая, ватная, абсолютно непроницаемая пустота. Перед глазами титрами фильма бежала строка, словно кто-то неумелый печатал на машинке, тук-тук, черные буковки на сером фоне. Текст особым разнообразием не отличался «Зачем она так?» Тук-тук. «Что я ей сделал?» Тук-тук. «За что?»
Рассекавший на всех парах черный внедорожник промчался, едва не задев стоявшего на тротуаре Павла, глубокая лужа взорвалась фейерверком брызг. Посторонился уже когда машина проехала, ладонью стер с лица грязь, поправил сбившийся с плеча рюкзак. Обожгла вспомнившаяся цветаевская строчка: «О вопль женщин всех времен! Мой милый, что тебе я сделала?» А что, в мужском роде так складно не получится?
Боль, нестерпимая, пульсирующая, разрывающая грудь боль придет позже. С ней придут гнев, ярость и память о пережитом унижении. А пока – пока в сознании билась лишь одна мысль. Милая, единственная, любимая Лиза – за что ты меня так?..
* * *
Стараясь не думать о произошедшем, Галина ловко переобувалась в позапрошлогодние, но очень удобные сапоги. Надо спешить, а то и эту электричку пропустит. Голубую ленту – красивая!– аккуратно свернула в клубок и положила в сумку. Вздохнув, выдернула из корзины ромашки, губку оставила, а цветы упаковала понадежнее. К ночи похолодало, могут замерзнуть, пока до дома доберется. Сверток получился объемистый.
В полупустой электричке было тепло, в столь поздний час торговцы и музыканты не тревожили пассажиров, дремавших под ритмичное покачивание вагона. Успокаивали и регулярные рейды упитанных сотрудников транспортной полиции. Галина расстегнула пышный воротник из искусственного меха, положила сверток на свободное сидение и задумалась. Интересно, чем вся эта катавасия закончится? Ведь Лизка без Пашки не обойдется, а он, похоже, не на шутку обиделся. Ну не уволится же он! А вдруг? Что тогда с галерей будет? С ее работой?..
Ах, Галя-Галина, неуемная твоя душа… И зачем понадобилось подрубать сук, на котором так неплохо сиделось?
* * *
Щедро одарена солнцем Испания, без устали ласкает оно испанскую землю даже в неприветливом феврале. В горах светлеет рано и первые солнечные лучи, пробившиеся сквозь неплотно закрытые ставни, разбудили Ольгу. С хрустом потянувшись и разлепив глаза, она с удивлением обнаружила, что уснула одетой, только скинув туфли и расстегнув расшитое тонким крученым шнуром серебристое платье, которое брать с собой не собиралась и непонятно почему кинула в чемодан в самый последний момент. И как оказалось, не зря.
В первые дни после приезда, облачившись с утра в толстые старые логины, байковую рубашку и видавший лучшие дни джинсовый жилет со множеством карманов, она чистила, скребла и отмывала от предательской плесени все уголки долго простоявшего взаперти дома.