Роман по заказу

В книгах обычно не принято вот так, напрямую, обращаться к своему читателю. Очень возможно, что неодобрительно отнесутся к этому письму критики, строго стоящие на страже жанровых законов, — они, эти законы, существуют, и, сознаюсь, не мне бы их нарушать. Допускаю также, что мой будущий редактор, прочитав письмо, пресловутым красным карандашом поставит огромный знак вопроса: а нужно ли оно?

Но — если уж с первой страницы пригласил Вас быть соучастником поездки в Загорово — воспользуюсь и возможностью поговорить с глазу на глаз. Тем более что разговор наш — о самом главном: о детях.

Взволновали меня эти лаконичные записи в альбоме, — убежден, что не оставят они равнодушными и Вас. Помните, начинаются они с восемнадцатого года? — мы с Вами родились попозже, но по книгам, кинофильмам, по песням и рассказам родителей знаем «боевой восемнадцатый» так, словно сами пережили его. Первый год Советской власти — скрытое и открытое сопротивление всем ее усилиям; притаившиеся, как клопы в щелях, сытые обыватели, выжидательно прикидывающие: а куда повернет? Уходящие на фронты отряды красных добровольцев и бесконечные очереди к булочным, где былые запахи сдобы сменились кисловатым духом пайкового хлеба. Война, интервенция, мятежи, и в такое время Совнарком принимает декрет об организации детских домов. Советская власть не хочет, не может допустить, чтобы дети — будущее страны — пухли от голода, давили тифозных вшей, попрошайничали, ехали, гроздьями повиснув на буферах и подножках теплушек, — в поисках своих Ташкентов, городов хлебных…

Во исполнение декрета в уездном городке Загорове люди в кожаных куртках, обходя улицу за улицей, прикидывали, какое помещение занять под детский дом. Чтобы — надежней, покрепче. Покои игуменьи? — очень даже подходящие. Мать игуменья громы небесные мечет, монашки, как черные кошки, шипят. Ничего, управимся — вовсе эту лавочку прикроем: бога нет, религия — опиум для народа! Устраивайтесь, ребятишки; ваши отцы погибли за революцию — революция не забыла про вас. Растите, учитесь. Со жратвой пока туговато — наладится, кусок хлеба есть, чечевица да овес — какой-никакой, а приварок. Погодите, малые, — все у вас будет!..

Принимались ли подобные декреты когда-нибудь и где-нибудь раньше?

Зато мы с Вами, ровесники Октября и уже сами вырастившие своих детей, хорошо знаем другое: поболее пятидесяти лет, что существует наше государство, миллионы советских детей щедро пользуются всем, что имеет и чем располагает страна. Им — самая спелая виноградная кисть, если даже ее приходится доставлять самолетом в заполярный Норильск. Им — наши теплые моря, с дворцами-санаториями, им — новые, полные света школы, спортзалы, бассейны, детские театры, музеи, книги… Вспомните, какая веселая суматоха царит в начале лета на центральных площадях городов, откуда один за другим отходят в пионерские лагеря автобусы с красными флажками и далеко видными предостерегающими транспарантами: осторожно — дети. Вспомните, как, не глядя на светофор, перекрывает милиционер самый людный перекресток и детский сад, взявшись за руки, с достоинством шествует через улицу, под самыми колесами нетерпеливо урчащих машин: дети. Вспомните, наконец, как светлеет в зале, где проходит торжественное заседание, когда в белых кофточках и рубахах с кумачовыми галстуками — в проходах — выстраиваются пионеры, и ваше сердце обдает горячей волной. Согласитесь, — ни одна из приведенных сцен не нуждается в комментариях: дети. Иные из них, уложенные рядками, только еще катятся в тележках на хромированных колесиках — по кафельным коридорам родильных домов; другие — нарядные и чуть напряженные, впервые усаживаются за школьные парты; третьи — накинув маскировочные халаты, в любую погоду и непогоду — идут в дозоры, на охрану границ; четвертые — уже трудятся рука об руку, помогая нам надежным, вовремя подставленным плечом. И все они — наши дети, независимо от своих лет дорогие для нас. Ласкает, обихаживает, натаскивает своего детеныша всякая живая тварь, каждый зверь, — как же чист, всемогущ, этот древнейший инстинкт всего живого, освещенный высоким светом разума, интеллекта?