Роман с пивом

— Конечно, поможем, — согласился Жира и тут же ухватился за угол покореженной железяки. Временное братство с представителями благородной профессии заметно повысило его ценность в собственных глазах, а потому он быстрым и волевым решением назначил Маршала и Хеннинена своими помощниками, лишив их тем самым возможности придумать себе какой-нибудь благовидный предлог для отказа в виде физического увечья. Для Яри не осталось свободной поверхности, а потому он просто спускался вслед за ними по лестнице, всеми силами стараясь показать, что он тоже участвует в деле: для этого он тщательно морщил лоб, просчитывая поворотные углы и предупреждая появление возможных царапин.

Стиральная машина как нельзя лучше вписалась в пейзаж внутреннего двора, где уже был представлен широкий спектр всевозможного хлама, оставленного прежними жильцами: груда фанерной мебели; просиженный в нескольких местах вельветовый диван зеленого цвета, картонные коробки с бумагой и одеждой — все это представляло собой ту категорию товаров, которая после первого же дождя грозила превратиться в аморфную серую массу. Машину оставили в некотором отдалении от общей кучи, как монумент в знак скорби о былом и преходящем, но все же на таком расстоянии от баков, чтобы мусорщики догадались, что сей предмет предназначен для них.

Немного попотели у мусорных баков, потолковали о том о сем. Потом мужик вдруг помрачнел и сказал, что ему надо идти за сигаретами, и поспешно ушел, чему все искренне удивились и отправились наконец домой.

— Странный типчик, — сказал Жира, когда все вновь стояли у родной двери и искренне надеялись, что ключи все-таки отыщутся в кармане, а не окажутся забытыми в комнате на столе.

— Ну вот, каюк отличной машине, — вздохнул Маршал и, объятый накатившей внезапно тоской по дому, первым заскочил в квартиру.

— Это старушке каюк, а не машине, — поправил его Хеннинен.

— Может, еще и не каюк, — прокричал Жира, из кухни, куда пошел попить водички. — И вообще, миссию свою она выполнила до конца — теперь вся площадка засыпана «Божьим словом».

Сели за стол. Закурили, дожали последние капли пота, немного покряхтели, скорее для вида, чем по делу. Выждав положенные по программе несколько минут тишины, Хеннинен робко предложил:

— Может, пришло уже время сыграть в кости?

— Мне никак не дает покоя череда происшедших только что событий, — сказал Маршал. — Точнее, я там, на лестнице, как-то сразу не догадался, что это была квартира Габриэлы, ну, из которой они стиральную машину вытаскивали.

Жира стучал по столу игральным кубиком. Он поднимал его над красной потрескавшейся поверхностью стола на высоту десяти сантиметров и разжимал пальцы. Получался громкий противный костяной звук.

— Прекрати, — велел Хеннинен.

— Вот я теперь и думаю, какого хрена эти придурки там делали, я их здесь никогда раньше не видел. И где, на хрен, Габриэла?

— Может, она умерла? — осторожно предположил Жира.

— Вот только покойников нам сейчас и не хватает.

Она была своеобразной соседкой, эта Габриэла. Знакомство оказалось невольным, потому что однажды ее кошка всю ночь орала и скреблась под дверью, и такая, надо сказать, нечеловеческая боль сквозила в этом крике, что пришлось встать и посреди ночи обзвонить всех соседей. После целой череды захлопнувшихся перед самым носом дверей и страстных, не всегда приятных пожеланий спокойной ночи хозяйка наконец нашлась. С тех пор Габриэла частенько заходила в любое время дня и ночи, чтобы выразить свою самую искреннюю благодарность, и всегда приносила с собой маленькие зелененькие бутылочки со всевозможными травяными бальзамами. Она смело входила в комнату и усаживалась прямо за стол — выпить и поболтать. Пару раз она просила денег в долг.

Она была чем-то вроде легенды в этих краях. Ее частенько можно было встретить около ларька — этакий маленький всклокоченный гном, зимой и летом в одном и том же полинялом кафтанчике. Крепости в ней было лет шестьдесят, и она трепетно охраняла ее своей корявой клюкой. Ее звали Габриэла Субстраль, но вряд ли кто-то смог бы доказать подлинность этого имени, таблички на ее двери не было. Она развела в платяном шкафу целую плантацию с автономной системой орошения и лампами дневного света. Взращенные таким образом овощи она продавала по сходной цене тем, кто заходил перекинуться с ней парой-тройкой слов, правда, о себе она говорить не любила. И все же со временем стало известно, что когда-то у нее вышел сборник стихов. Потом она даже давала его почитать, спешно сунув однажды в дверях — маленькие, робкие четверостишия, словно остроугольные дужки обрезанных ногтей, которые можно с легкостью сдуть с пожелтевших страниц.

— Будем надеяться, что трупов там все же нет, — сказал Хеннинен и постучал по дереву.

— Мне просто интересно, что же это за типы там были. Здесь, понимаешь, такая хитрая система, что если она попала в какую-нибудь переделку с этими ее овощами, то тогда и мне тоже придется отдуваться, потому что у меня есть ключи от ее квартиры, я ведь иногда ходил к ней поливать цветочки и чесать кошечек за ушком.