— Мне тоже, знаете ли, осталась непонятной та часть, которая про навоз, — сказал Жира.
— Навоз и навоз, что мне теперь, каждое слово вам разжевывать?
— Да нет, я просто подумал… — стал объяснять Жира, и было заметно, что ему прямо-таки неймется, но он изо всех сил сдерживает себя. — Что как-то это прозвучало очень уж по-деревенски. Ах, ну да, ты же у нас жила в деревне, если я правильно помню.
— Да нет же, это же было, то есть нет же, то есть да, — сказал Маршал. — Ну вот, не обращайте внимания, а то совсем все запутается. Извините меня.
— Тоже мне, нашлись герои, прикопались к навозу, бля. А что такого-то, это ж все равно что, не знаю, какой-нибудь сок, нах.
— Я сегодня уже говорила, что они герои.
— Но тогда ты, наверное, еще не понимала, что мы и вправду герои, — сказал Маршал.
— А что вы вообще по жизни делаете? — спросил Эрно, с его стороны было довольно благородно попытаться таким образом сменить тему.
— Кого ты имеешь в виду? — не понял Жира.
— Мне почему-то не дает покоя этот сок, — сказал Хеннинен, — то есть я хотел сказать, что он гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд.
— А на второй? — хихикнула Лаура.
— Зашибись, — сказала Густав.
— Просто на первый взгляд кажется, что с соком должно ассоциироваться что-то возвышенное, или не обязательно возвышенное, но что-то особое — божественный нектар или какая-нибудь другая хрень, завязанная на плодородии.
— А что, не ассоциируется? — спросила Лаура.
— В том-то и дело, что нет. Мне вообще кажется, что сок — одно из самых жестоких слов, что я знаю.
— Какое горькое признание, — вздохнул Жира.
— Так и есть! От него во рту всегда остается этакий привкус разочарования и обмана, оно сочится обещаниями оргазменной сладости, но то, что на самом деле получаешь, — это всего лишь разбавленный водой концентрат слаборозового цвета, которым впопыхах запивают жалкий инисто-колбасный бутерброд на городских мурыжно-лыжных соревнованиях.
— У кого-то было явно очень трудное детство, — сказала Густав.
— А я своего детства совсем не помню, — вздохнул Маршал.
— Конечно, наверное, все время был в загуле.
— В основном так оно и было. У меня, кстати, с соком связаны все воспоминания о подростковых попойках, в том смысле, что мы всегда запасались на утро апельсиновым соком, и потом, когда у всех наступал страшный сушняк, мы пили его до одурения, до тошноты в горле, так, что казалось, еще немного и мощная апельсиновая струя взорвет мозг.
— Соки до добра не доводят, — сказал Хеннинен и снова стал раскачивать головой из стороны в сторону. Потом вдруг уперся лбом в плечо Эрно и промычал: — Господи, как же я пьян.
Эрно даже немного опешил от такого обращения.
— Может, кто-то еще хочет рассказать о своих воспоминаниях, связанных с соком, — спросил Жира голосом главного специалиста по душевным излияниям.
— А я пьян, а я пьян, — повторял Хеннинен, раскачивая головой в такт словам.
— Ну, что-то я так сразу и не припомню, — сказала Лаура. — У меня вообще к соку не столь болезненное отношение, как у вас.
— Что ж, очень жаль, — сказал Жира.
Затем последовало короткое и немного разочарованное молчание, во время которого пару раз прогрохотал гром, глухо отзываясь во всех дворах, улицах и переулках.
Дождь уже не шел, а как-то всеобъятно моросил, так что сложно было сказать, где, собственно, он начинается, на небе или где-то здесь на улице, где по-прежнему бурлил довольно полноводный поток, если не сказать стремнина.
Типы в кожаных куртках за соседним столиком допили наконец свое пиво, дружно поднялись и, ни слова не говоря, с абсолютно невозмутимыми лицами быстро разошлись в разные стороны. Тяжелые вытянутые капли, похожие на длинную вязкую слюну, то и дело, несмотря на навесы, падали на стекла барных окон, внутри же бара по-прежнему царило полное безразличие к разбушевавшейся за окном погоде, мрачные сгорбленные существа одиноко и безучастно сидели каждый за своим столом, словно в большой стеклянной клетке.
В углу пестрый музыкальный автомат с завидным энтузиазмом выдавал в зал размеренные порции цветастого изобилия, изрядно подпорченные монотонным ритмом, в противоположном углу женщина средних лет в помятом и видавшем виды берете изо всех сил пинала воспротивившейся ее воле игровой автомат. Когда она уже изрядно поколотила эту невменяемую машину, персонал бара решил-таки наконец вмешаться и прекратить рукоприкладство. Женщину тихо проводили обратно в ее «ложу», где на столе выстроились в ряд три недопитых коктейля, сплошь утыканные всевозможными соломинками, зонтиками и прочими ненужными украшениями.
— Не знаю почему, но мне вдруг пришло в голову, что здесь я чувствую себя в полной безопасности, — сказал вдруг Жира. — Это, конечно, может быть, звучит несколько странно, когда вокруг бушует стихия и все такое прочее.
— Но мы же вроде тебе не чужие люди, — заметил Маршал.