В Треварнон-хаузе, уже полтысячелетия принадлежавшем семейству Треварнонов, вначале размещался небольшой монастырь. В самом облике дома было что-то приветливое. Каждому, кому случалось проезжать мимо, начинало казаться, что его радушно приглашают заехать сюда.
Ливень кончился так же неожиданно, как и начался, и солнце снова засверкало, заиграв золотистыми бликами на окнах дома, словно они освещались изнутри.
Перед входом граф остановил лошадей, вспотевших от быстрого бега, и привязал их к столбу.
К лошадям тут же поспешили конюхи, а граф Треварнон, зная, что о животных как следует позаботятся, вошел в холл.
Там были только старый дворецкий и молодой лакей, принявший у хозяина цилиндр и перчатки. Доусон, выйдя навстречу графу, сказал:
— Ее милость просили меня проследить, чтобы вы переменили сюртук, потому что вы промокли.
— Что ты, Доусон, дождь был очень короткий. Но Доусон стоял в ожидании, и граф нетерпеливо сбросил с себя облегающий габардиновый сюртук и расстегнул жилет.
Потом он заметил, что камердинер держит в руках и свежий муслиновый шейный платок.
— Послушай, Доусон, это уж слишком! — возмутился он.
— Ее милость боятся, как бы вы не простудили горло, милорд.
— Ты когда-нибудь видел, чтобы у меня было простужено горло? — улыбнулся граф.
— Что-то всегда случается впервые, милорд. Стянув шейный платок, действительно влажный, и взяв у Доусона новый, из плотного муслина, он заметил:
— У меня такое ощущение, что меня и балуют, и сживают со свету в одно и то же время. Камердинер широко улыбнулся.
— Возможно, милорд, но мы же не хотим огорчать ее милость.
Завязывая на ходу шейный платок, граф пошел в глубь дома по длинному коридору. По обе стороны располагались со вкусом обставленные комнаты, где было много семейных реликвий, которые он видел в детстве и вспомнил, лишь приехав на Корнуолл спустя много лет.
Он знал, что застанет Демелсу в оранжерее, помещении, которое его дед под старость преобразовал в гостиную, так что с тех пор оно служило и зимним садом, и местом, откуда можно было наблюдать раскинувшийся за окнами сад.
Эта комната была всегда полна солнечного света. Стоило графу открыть дверь, и на него повеяло ароматом цветов, словно бризом, приносящим запах моря.
Здесь росли и старые апельсиновые деревья, в незапамятные времена привезенные из Испании, и орхидеи, и экзотические лилии, и цветущие кактусы, и маленькие карликовые азалии, некогда украшавшие склоны Гималаев.
В дальнем конце комнаты в кресле сидела Демелса.
Она не слышала, как он вошел, и граф залюбовался нежным профилем приподнятого к небу лица, глазами удивительно глубокого фиалкового цвета, белокурыми волосами, собранными на шее тяжелым узлом.
Первым заметили присутствие хозяина два спаниеля, сидевшие у ног Демелсы. Они запрыгали от радости, завиляли хвостами, залаяли.
Демелса вскинула глаза, сверкнувшие фиолетовым блеском.
— Вэлент, ты вернулся! — радостно воскликнула она, поднимаясь навстречу мужу. Граф прижал ее к груди.
— С тобой все в порядке? Ты здоров? — спрашивала Демелса, хотя, как казалось, эти вопросы не имели особого смысла. Они были вместе, рядом — и это было главное.
— Ты скучала?
— День был долгим-долгим, — ответила Демелса.
— Мне тоже так показалось, — заметил Вэлент.
— Я боялась, что тебя задержит дождь. Ты сильно намок?
— Совсем нет. И все равно переоделся, как ты велела.
— Ты должен беречь себя.
— Ты делаешь из меня неженку, — пожаловался граф. Она ласково засмеялась:
— Это невозможно. Но даже при твоей силе не следует рисковать.
Она обняла мужа, просунув руки под сюртук:
— А рубашка у тебя не мокрая?
Почувствовав нежные руки жены у себя на спине, граф напрягся. В его глазах вспыхнул огонь страсти.
Он наклонился, и их губы сомкнулись в поцелуе. Все мысли вытеснила одна ликующая мысль: они — вместе!
Поцелуй длился целую вечность. Когда наконец граф отпустил Демелсу, у нее пылали щеки.
— Дорогой, мне так много надо тебе рассказать, — сообщила она с улыбкой. — Но вначале тебе надо подкрепиться. Ты так долго был в пути!
Демелса увлекла его к окну, где на круглом столике был приготовлен ленч: накрытые крышками серебряные тарелки стояли на специальной подставке и подогревались снизу зажженными свечами. В ведерке со льдом ждала своего часа бутылка шампанского.
— Корнийские котлетки — как ты любишь, — сообщила Демелса. — И крабы. Пойманы сегодня в заливе.
— Я голоден, — признался граф, — но не хочу перебивать аппетит перед обедом.
— До обеда еще два часа. Успеешь снова проголодаться, — возразила Демелса. — Я приказала подавать обед на час позже, на случай, если ты задержишься.
Взяв корнийскую котлетку, граф налил себе бокал шампанского.
Не спуская глаз с жены, он сел в удобное кресло, а Демелса уютно устроилась неподалеку среди лиловых бархатных подушек.
— Расскажи мне, что ты делал, — попросила графа жена.
— Я купил в Пензансе пару чудесных кобыл. Уверен, что они принесут нам отличное потомство. Они как раз подходящего возраста для Крусадера. Ему пора обзаводиться наследниками, вот только выиграет дерби.
— Ты так уверен в победе, — поддразнила мужа Демелса.