Роман в письмах

Сегодня день святой Александры Дивеевской. Наша общая с Вами духовная жизнь связана Дивеевскими святыми и самим преподобным батюшкой, не просто связана — ими благословлена. Напомню Вам, как это было: в поисках иконы святого Вадима спустилась в один подвальчик, довольно пыльный, заваленный антикварным хламьём. Только отдел с иконами, хоть тоже неуютный и пыльный, но душе приятный.… Сразу выхватила глазом икону преподобного Серафима и цену её тоже увидела сразу, поэтому не стала даже приближаться — таких денег у меня всё равно не было… Отметила, что в такой пыльной старине играет совершенно современная эстрадная песенка Веры Брежневой. Она десятки раз повторяет хорошие, несовременные слова: «Я знаю пароль, я вижу ориентир — рекою разноцветной любовь спасёт мир», эти слова стали часто звучать и в моём доме… Из магазина ушла без покупки, но ночью спать не могла. Одна мысль шилом колола в висок: «В доме лежит сумма именно такая, какая нужна на покупку иконы преподобного Серафима, ну и что, что эти деньги дала Ирина на издание книги. Издание подождёт, а икону надо купить». Кое-как дождавшись утром открытия, икону купила. Владелец антикварного сделал скидку так, что хватило на пересылку! Вы получили от меня икону в собор Дивеевских — 27 июня. Об этом чуде узнала из Вашего письма и благодарила Господа за небесную нашу связь… А потом сложилось так, что была у Вас в доме 31 июля вечером, в день памяти преподобного Серафима — кто бы так мог подстроить… Ведь мы не собирались к Вам заезжать, но Вам вдруг показалось это необходимым, помните? А 1 августа причащалась у мощей преподобного! Встретила там знакомого по интернету священника, отца Дмитрия, он из Чернигова! У монаха Варнавы нашла балладу, приведу её целиком.

"ЧУДЕСНАЯ ДАТА"

Тюрьма — не место для рыданий…

Устав, однажды бывший вор

Без писем с воли и свиданий,

Сам себе вынес приговор.

Был за окошком двор завьюжен.

И думалось с тоской ему:

Зачем мне жить, когда не нужен

Я в этом мире ни-ко-му?

Жена и дети позабыли…

Родителей давно уж нет…

Друзья? Они, конечно, были,

Но миновало столько лет!..

От неуменья до сноровки

Всего лишь несколько минут.

Он сплел подобие веревки

И ждал, когда лишь все уснут…

Вокруг затихли разговоры.

Как только провалились в сон

Мошенники, убийцы, воры, —

За дело сразу взялся он.

Натер петлю казенным мылом,

Все приготовил, рассчитал,

Не видя, что в углу унылом

Один сокамерник не спал.

Огромный, молчаливый малый,

Четыре срока — двадцать лет.

То есть, рецидивист бывалый

И, так сказать, авторитет.

Он в эту полночь, как на счастье,

Под дружный храп на всю тюрьму

(Болели ноги на ненастье)

Все видел и сказал ему:

"Ну, и чего ты так добьешься?"

"Что?!" — оглянулся бывший вор.

"Уйдя, считаешь, не вернешься?

Так это, понимаешь, вздор!"

Авторитет — было известно,

Гораздо лучше всех послов,

Не говорящих бесполезно,

Знал цену высказанных слов.

Его считали, правда, странным

Уже лет пять из-за того,

Что словно домом вдруг желанным

Тюремный храм стал для него.

Он сел, набросив одеяло —

Руками крепко ноги сжал,

И так, что вору зябко стало,

Невозмутимо продолжал:

"Наложишь на себя ты руки —

И кончишь с горькою судьбой?

Нет, брат, ты только эти муки

Навечно заберешь с собой!

Ты думаешь, мне легче что ли,

Иль я б давно уже не мог

Избавиться от этой боли?

Но — жизнь нам вечную дал Бог!"

Авторитет в тюремном храме

Служил алтарником не зря.

Он краткими, как в телеграмме,

Словами сеял, говоря:

"Так что напрасно не старайся!"

"А как мне с горем быть своим?"

"Сходи на исповедь, покайся!"

"А дальше?" "Дальше — поглядим!"

Он лег и молча отвернулся:

Мол, все — закончен разговор!

И тут, как будто бы очнулся

От наважденья бывший вор.

Что было дальше? В воскресенье

Он, удивляясь себе сам,

Зашел, преодолев смущенье

В тюремный православный храм.

Иконы, свечи и лампады,

На аналое — Спаса лик,

Молящихся такие взгляды,

В которых боль, мольба и крик…

Авторитет, прошедший мимо,

Прихрамывая как всегда,

Сказал и тут невозмутимо:

"Иди на исповедь — туда!"

Вор как-то робко подчинился

И, сам не зная почему,

Стал говорить, в чем не открылся

И адвокату своему!

Как между небылью и былью

Был этот час иль миг всего,

И, наконец, епитрахилью,

Покрылась голова его…

С тех пор прошли две-три недели,

Забрав последнюю метель.

На воле птицы загалдели,

И с крыш закапала капель.

Как и положено весною

Светлее стало все вокруг,

Жизнь проходила стороною

То есть, как прежде, только вдруг…

С многозначительной ухмылкой

Позвав его, сказал сосед:

"Тебе там два письма… с посылкой,

Наверно, с чем-то на обед!"

"Мне?!" ""Ну не мне же! Вот, тетеря!"

Все это было, словно сон.

И вот уже, себе не веря,

Всё получив, и, правда, он

Читал запоем весть из дому

От сына и от жены

И надо же ещё такому:

От друга из чужой страны!

Перечитав до букв листочки,

Он на конверты посмотрел,

И здесь всё изучил до точки,

Взглянул наверх и обомлел…

Он сразу не поверил даже —

Но дата отправленья там

Везде была одна и та же:

Тот день, когда пришёл он в храм!

Сокамерники поздравляли,

Передавали свой привет,

Всё, что в посылке разбирали,

А он ни слова им в ответ.

Потом зашлись от содроганий

И плечи, да на много дней..

Тюрьма — не место для рыданий…