Романовы. Ошибки великой династии

– Ба! Вы думаете? – сказал император…»

А кроме ареста был риск возможного публичного унижения. Пруссаки, например, на том Эрфуртском саммите его получили сполна. Наполеон, «развлекая» монархов (так сказать, в рамках «культурной программы» саммита), приказал на йенском поле (месте Йена– Ауэрштедтской битвы, где он два года назад разгромил прусскую армию) устроить охоту на… зайцев! Плюс к тому – живописания, рассказы Наполеона, тоже публичные, о том моменте, когда он остался тет-а-тет с красавицей – прусской королевой Луизой, и «задержись он там подольше, возможно, пришлось бы подарить побеждённой Пруссии ещё пару клочков земли».

Но, слава богу, дипломатические и человеческие качества Александра позволили ему выдержать этот эрфуртский месяц (с 17 сентября по 14 октября), без политических потерь и без урона для чести России. И, конечно, важными ему помощниками в этом стали его друзья и прежде всего князь Голицын, «…один из друзей детства Александра, оставшийся домашним поверенным его и на престоле, человек, который умел занимать и рассеивать своего государя, как никто другой».

Хотя, конечно, у Голицына, входившего в небольшую свиту государя, в Эрфурте была масса и вполне официальной работы. Он в то время – один из двух российских статс-секретарей, тайный советник, обер-прокурор Священного синода, камергер.

Книга, включавшая «эрфуртские записки» князя Голицына, выходила только в Германии, но историк Галина Герасимова приобщила её к корпусу «Голицынских чтений».

По свидетельству собеседников Александра Николаевича, «речь князева была проста, безыскусственна; он всем жертвовал истине… казалось, что мы внимаем доброго родственника, с увлечением и чувством рассказывающего нам былое».

На начавшейся тёплым ясным днём 27 сентября встрече двух императоров по праву хозяина режиссёром большого Эрфуртского представления был Наполеон, чьё чутье большого актёра вдохновляло… на удачные импровизации. На строгом обеде на шестнадцать персон – только для государей – он озадачил монархов удивительными познаниями в области германской истории.

Однако Наполеон знал прошлое не только Германии. После представления ему князя А. Н. Голицына император Франции оживлённо уточнил: «Тот, что в Синоде»? И завёл разговор об уничтожении российского патриаршества (Петром I):

«Утвердитель Конкордата (т. е. Наполеон) отдал полную дань справедливости гению России (царю Петру) в сознании великого правительственного переворота, которого не могла достигнуть революция со своими бурями. Но… как далее сказал Наполеон “ …Бессильны были все бури, чтоб подчинить духовенство во Франции правительственной власти” ».

То есть за этим комплиментом Петру можно разглядеть косвенный упрёк русской церкви: «Вот французское духовенство никому не удавалось подчинить».

На это князь Голицын возразил: «Святая в России была уверенность народа, – что целию всех действий Петра было общее благо, которое одушевляло твёрдую волю, сосредоточенную в одном лице и в лице гениальном».

Наполеон (со вздохом): «История расточала название великого многим, но Пётр, вопреки частому искажению той же истории, принадлежит, по моему мнению, к числу тех немногих, которые истинно достойны этого названия …»

Мне кажется, смысл возражения князя Голицына таков: не от безразличия, не

от безверия народ попустил Петру отменить патриаршество, подчинить церковь. Именно вектор веры народа, как стрелка компаса в конце XVII века указал на царя, а, например, 90 лет до этого эта же стрелка, отвернувшись от царя Василия Шуйского, указывала на патриархов, Гермогена, затем Филарета…

На одном из последующих обедов куверт князя Александра Николаевича… назначен был как раз насупротив куверта Наполеона… Обед начался в глубоком молчании: Наполеон имел привычку не иначе завязывать разговор за обедом, как съев тарелку супа. Быстро исполнив эту операцию, Наполеон обратился (к князю Голицыну) с вопросом:

«Скажите, пожалуйста, что ест русский священник на другой день по посвящении его в этот сан?»

Голицын: «Наверное, то, что состряпает ему жена».