Романцев. Правда обо мне и «Спартаке»

В некоторых официальных документах у Николая Петровича стоял год рождения – 1898-й. Но на самом деле он родился в 1902-м. Год намеренно изменили, чтобы в лагерях его не отправляли на лесоповал как возрастного. Он сам мне об этом рассказывал. И в документах в итоге так и остался 1898 год – как дата рождения.

Помню одну историю: начало 1990-х, мы стоим на паспортном контроле в аэропорту. Таможенник берет его паспорт, смотрит на две последние цифры в годе его рождения и морщит лоб: «Слушайте, у вас тут какая-то ошибка. Написано – 98-й год. Может, там тройка вместо девятки должна быть?» Николай Петрович смотрит на него и протяжно так говорит: восемьсот! Таможенник чуть не упал от изумления: «Вам и правда почти сто лет?»

С датой рождения тоже все непросто. Приходим мы как-то к нему с подарком 13 февраля. Он видит нас и удивленно говорит: «Да вы что, у меня же день рождения 14 июля!» Приходим в июле. «Да вы что, я же в феврале родился». Он не любил праздновать свои дни рождения.

* * *

В лагерях Старостин потерял здоровье. Не всем известно, что у него были проблемы с мозжечком. Иногда он терял координацию. Поэтому я частенько стоял сзади Николая Петровича в очереди в аэропорту – на всякий случай, если вдруг упадет. Но он всегда стоял! Даже если было тяжело. И свою сумку тоже никому не отдавал, от помощи отказывался. Не хотел, чтобы люди считали его слабым. Давал понять, что он еще в порядке, силы есть. Часто ходил по лестнице, когда можно ехать на лифте, и говорил: «Одна пройденная ступенька прибавляет минуту жизни».

А с лифтом один раз произошла забавная история. Дело было в Баку. Мы ехали на игру, и гостиничный лифт, на котором спускался Старостин, застрял. Жара была приличная. Я сказал ребятам: «Попробуйте раздвинуть двери, а то Николай Петрович задохнется». Раздвинули как смогли, он подошел к ним, дышит сквозь щелочку.

Я тем временем пошел к автобусу. Там сидит его брат Андрей Петрович и читает газету. Я ему говорю:

– Там Николай Петрович в лифте застрял!

Он спокойно сворачивает газету, смотрит на меня и с задором отвечает: «Пойду посмотрю!» Подходит к лифту:

– Николай, ты здесь?

– Зде-есь.

– И давно сидишь?

– 10 минут.

– Ну ничего, я 10 лет сидел!

Ребята, которые это слышали, полегли со смеху. Но самое интересное, что история имела продолжение. После матча, когда мы выезжали из гостиницы – вот же закон подлости! – в том же лифте застревает уже Андрей Петрович. Я стою и думаю, говорить или не говорить брату. Ладно, скажу, пусть посмеется старик. Подхожу к Николаю Петровичу – он на этот раз предусмотрительно спустился пешком.

– Николай Петрович, теперь уже Андрей Петрович застрял.

Тот с выражением: «Ах он мудило! А, пойду посмотрю!»

* * *

Братья, конечно, сильно отличались друг от друга. Николай Петрович, например, совсем не пил и не курил. А про брата говорил со своей особенной интонацией:

– Этот вчера в ресторане был. Нажрался – как скотина!

Андрей Петрович любил жить, отдыхать. После игры обязательно ехал в ресторан. И заказывал яичницу из 12 яиц! Я сделал большие глаза, когда Николай Петрович однажды рассказал мне об этом. Но он уверял, что так и было.

– Да я сам видел, как этот жрал!

А Николай Петрович перед матчами обычно брал пару кило винограда и шел в погреб – там было прохладно. И читал книги. Андрей Петрович с ухмылкой говорил про старшего брата:

– Да он разве живет? Наберет своего винограда и сидит в подвале!

Братья, вообще, были страшные спорщики – особенно Андрей Петрович и Петр Петрович. Николай Петрович в меньшей степени. Если один говорил: «Посмотри, какой отличный игрок!», другой тут же вступал в полемику: «Да какой это игрок, ну не смеши!» Хотя видно, что ему тоже этот футболист нравится. Но ни за что не признается, что это так! Дух противоречия в братьях чувствовался всегда. В чем они сходились, так это в признании того факта, что лучше всех в футбол из них играл именно Андрей Петрович. С этим не спорил никто. Он в 1930-е годы был одним из лучших в стране.

Что братьев объединяло – их всех было очень интересно слушать. У Андрея Петровича было много любимых выражений. Легких футболистов, например, он называл «карманными миноносцами».

А у Николая Петровича была традиция – он перед каждым матчем давал команде напутствие. Бесков на установке говорил об игре, а Старостин брал слово после него. Но со временем Константин Иванович часто стал его обрывать. И мне в такие моменты было неприятно. Я думал: а почему не сказать несколько слов, если они от души?

Когда я сам стал тренером «Спартака», то не стал отказываться от участия Николая Петровича в установках на матчи. Более того, я даже просил его не пропускать их. Он порой говорил:

– Олег, может без меня?

– Нет, Николай Петрович, ребята ждут вашего слова.

Он говорил про авторитет команды, мог вспомнить случаи из своего времени. Перечислял людей, которые играли за «Спартак». Говорил, что мы должны быть их достойными последователями. И каждый раз находил что-то новое.

Из воспоминаний Валерия Гладилина: