– Не беспокойтесь о нем, – сказал Хэкет с усмешкой и встал. – Я полагаю, он спас нас всех от многих неприятностей. Он в конюшне. Вы на вилле графини. Извержение прекратилось. – Он повернулся к двери. – А теперь я пришлю медсестру.
Дверь закрылась. Я лежал, наслаждаясь солнечным светом, лившимся через венецианские окна. Потом откинул одеяло и поставил ногу на пол, оказавшийся удивительно прохладным. И нигде не было пепла. Левая штанина пижамы была обрезана, и я увидел, что моя культя забинтована. Я оперся о спинку стула, встал и допрыгал до окна. Постоял там, превозмогая слабость, потом отдернул штору, и яркое солнце залило комнату, на мгновение ослепив меня. Я увидел сверкающее морс и серую глыбу Везувия. Он выглядел удивительно мирным, и если бы не струя газа из кратера, то трудно было бы поверить, что этот проклятый вулкан причинил нам столько неприятностей.
В саду я увидел мула, мирно щипавшего травку.
Дверь у меня за спиной распахнулась, и вошла Хильда с отцом:
– Что это вы делаете. Дик?
Я поспешил к кровати, смущенный тем, что она увидела меня стоящим на одной ноге. Потом остановился, заметив, что она в белом халате и со шприцем в руках.
– Это вы меня перевязывали? – спросил я сердито.
– Вас и Мака, да, я.
Я дотронулся до ноги. Она перевязала меня, с благодарностью подумал я. Я был тронут до слез. Ян Тучек подошел ко мне и пожал мне руку. Он ничего не сказал, и я был рад этому.
Если бы он что-нибудь спросил, то я не смог бы ответить. Он был очень бледен, и его лицо ужасно осунулось, зато глаза обрели жизнь, и в них было доверие. И Хильда, державшая его за руку, тоже стала другой. Взгляд уже не был тревожным. Она улыбалась, как на фотографии, стоявшей на столе ее отца в Пльзене.
– Ты был прав, у нее все лицо в веснушках, – сказал я Тучеку.
Хильда скорчила мне рожицу, и мы вес дружно рассмеялись. Я никогда не был так счастлив, как в эту минуту. Она подошла и протянула мне мою куртку:
– Мне кажется. Дик, у тебя есть кое-что для моего отца.
Куртка была рваной и грязной, но в кармане что-то лежало. Я сунул руку в один карман и достал из него пистолет Джины. Из другого кармана я извлек два свертка, так долго пребывавших в моем протезе. Я протянул их Тучеку. Он взял их и долго стоял, глядя на меня. Потом клеенчатый сунул себе в карман, а кожаный мешочек бросил мне на кровать.
– Это, я думаю, мы поделим пополам, Дик.
Я посмотрел на него и понял, что он имел в виду.
– Нет, – сказал я, – я не могу… – Посмотрел на Хильду и сказал: – Ладно, я соглашусь на твое предложение, если смогу это вернуть тебе в качестве выкупа за твою дочь.
– За это, мой мальчик, – сказала Хильда, и на се щеках появились восхитительные ямочки, – тебе полагается укол.
– Думаю, это не самая удачная сделка, но ладно, так и быть… – сказал он, весело смеясь.
Хильда взяла мою руку и вонзила в нее иглу, потом наклонилась и поцеловала меня.
– Я позабочусь, чтобы часть этого он дал мне в приданое, – шепнула она. – Мне все-таки хочется обзавестись домиком пол соломенной крышей где-нибудь на берегу моря.
Хэммонд Иннес
Шанс на выигрыш
Я перешел улицу и уставился на знакомый фасад дома. Сколько лет подряд возвращался я из конторы сюда, к этому обшарпанному зданию на Мекленбургской площади, сколько долгих и пустых лет… Но сегодня все было как во сне. Наверное, еще не прошел шок от последних слов врача.
Интересно, что скажут на службе? А может, не стоит никому ничего сообщать? Я снова подумал о прожитых годах. Бесцельное и бессмысленное существование. Дом, нелюбимая работа, дом… И одиночество…
Нет, в конторе я буду помалкивать. Просто возьму отпуск и тихонько исчезну.
В темноте парадного послышались шаги.
— Это вы, мистер Вэтерел?
— Да, миссис Бэйрд.
— К вам тут какой-то законник приходил, — сказала консьержка. — Я ему велела заглянуть еще разок после шести. Привести его к вам, когда явится?
— Да, пожалуйста, — ответил я и пошел к своей квартире.
Я немного пошагал из угла в угол, гадая, что мог позабыть у меня юрист, потом прилег на диван. Перед мысленным взором вереницей лет тянулась трудно прожитая жизнь. До смешного пустые годы. Тридцать шесть лет, и ничего, ровным счетом ничего не сделано.
Наверное, прошло довольно много времени, потому что в передней раздался звонок. Да, это был типичный юрист: синий костюм, белоснежный воротничок, внешняя сухость и какая-то запыленность — все выдавало в нем слугу закона.
— Меня зовут Фозергил, — фамилию свою он выговаривал аккуратно и бережно, словно боясь вымазать ее слюной. — Я представляю фирму «Энсти, Фозергил и Энсти». Прежде чем изложить суть дела, я должен задать вам несколько вопросов, необходимых для точного установления личности. Ваше имя при крещении, мистер Вэтерел?
— Брюс Кэмпбел.
— Как звали вашего отца?
— Джон Генри.
— Мать?
— Элеонор Ребекка, девичья фамилия Кэмпбел.
— Вы знали кого-либо из родных по материнской линии?
— Видел как-то раз своего деда.
— Когда именно?