Романы прославленных сочинителей, или романисты-лауреаты премий 'Панча'

Хотя мерзкий Камбасерес из кожи лез, добиваясь, чтобы меня отослали в Верден в лагерь для английских военнопленных, но влияние маркиза на императора взяло верх, и мне было позволено остаться в Париже, где я и пребывал счастливейшим из пленников во дворце полковника на Вандомской площади. Здесь мне представился случай повращаться в избранном французском обществе - случай, коим, смею надеяться, не без успеха сумел воспользоваться юноша, обладающий достоинствами Фила Фогарти, эсквайра. Я встречался с великими, с прекрасными, с доблестными. Частым гостем у маркиза был Талейран. Над его bonmots {Остротами (франц.).} покатывались со смеху все за столом. Нередко закусывал с нами Ней; Мюрат, бывая в городе, непременно заглядывал на чашку чая и на дружеский роббер. Увы! Кто мог знать, что обе эти буйные головы обречены так скоро покатиться с плеч! У моей жены есть пара серег, подаренная Мюратом, который носил их всю жизнь, - однако не будем забегать вперед. Всякому было видно, даже "вполглаза", как говаривал князь Беневентский, как обстояли дела между мною и Бланш; но злодей Камбасерес, которого она ненавидела за жестокость и безобразие, продолжал преследовать ее своими домогательствами.

Помню, был как раз день святого Патрика. Мой нежный друг раздобыла в Мальмезоне из садов императрицы Жозефины (которую все мы любили в тысячу раз больше, чем эту австриячку, белобрысую и, между нами говоря, косую на оба глаза) огромную охапку трилистника (нашего национального цветка), и все ирландцы Парижа были званы на праздник.

Я и князь Талейран с Полиной Бонапарт и мадам де Сталь вчетвером отплясывали матросский танец; и маршал Сульт прошелся круга два с мадам Рекамье; и вдова Робеспьера - славная такая, добрая женщина, ничуть не похожая на своего мужа, - тоже пошла плясать с австрийским посланником. Кроме того, в элегантных покоях маркиза собрались знаменитые художники: барон Гро, Давид и Никола Пуссен, и еще Канова, который тогда жил в Париже и ваял статую императора по заказу папы Льва X, словом - весь цвет Парижа, как выражается моя талантливая соплеменница, эта юная ирландка, одаренная необузданной фантазией.

Но вот прозвучал всеобщий глас: "La Gigue Irlandaise! - Даешь ирландскую джигу!" Этот танец еще раньше произвел фурор в Париже, когда его впервые исполнила здесь прекрасная Бланш Сарсфилд.

Вот она выступила вперед и выбрала меня в кавалеры. И под восторженные крики столпившихся зрителей, среди которых были Ней, Мюрат, Ланн, князь Ваграмский и посланник австрийский, мы с нею, смею думать, показали высшему свету Парижа недурной образчик нашего прославленного национального танца.

Я как раз откалывал коленца похлеще и делал двойной перешарк с пятки на носок, вдруг Бланш подплывает ко мне чечеткой и, улыбаясь, тихо говорит:

- Остерегитесь! Я вижу, Камбасерес разговаривает о нас с герцогом Фуше - а если Фуше на кого-нибудь посмотрит, тому ничего доброго это не предвещает.

- Камбасерес ревнует, - говорю.

- Придумала! - воскликнула она. - Заставлю его протанцевать со мною.

А музыка наяривает вовсю, и вот я, притворившись, будто ослабел после недавнего ранения, сел в сторонку. Прелестная Бланш с улыбкой на устах подходит и приглашает Камбасереса своим вторым кавалером.

Маршал Камбасерес - мужчина дородный, но прилагает немало усилий к тому, чтобы иметь тонкую талию; и результаты не замедлили сказаться: он отдувался и пыхтел, как морж, пот струился по его багровому лицу, - а моя проказница Бланш знай себе отплясывает все быстрей да быстрей, и затанцевала она его, несчастного, чуть не до смерти.

- Кто еще хочет пройтись со мною? - спрашивает прелестница, разойдясь вовсю.

- Кто же, как не я - Ланти Кланси! - воскликнул мой негодник, которому давно уже не терпелось и не стоялось на месте. С гиком и криком вскочил он в круг и пустился в такой быстрый огневой пляс, что все только рты разинули.

Как раз когда они так отплясывали, послышался конский топот кавалькада всадников проскакала через Вандомскую площадь и остановилась у подъезда. На лестнице раздались шумные голоса, высокие двери парадной залы широко распахнулись, и двое пажей возвестили прибытие их величеств императора и императрицы. Но Ланти и Бланш были так увлечены пляской, что ничего не видели и не слышали.

В самом деле, то был император. На возвратном пути из Theatre Francais он заметил у маркиза свет в окнах и предложил императрице завернуть на огонек. Его величество сделал знак музыкантам продолжать - и победитель при Маренго и Фридланде с благосклонным интересом наблюдал, как резвятся двое простодушных веселых ирландцев. Даже императрица и та улыбнулась, и при виде этого все придворные, включая короля Неаполитанского и Талейрана, пришли в восторг.

- Ну, разве это не великий день для Ирландии? - воскликнул маркиз, не смахнув слезы, катящейся по его благородной щеке. - О, Ирландия! О, моя родина! Но ни слова больше об этом. Эй, Фил, чертов сын, ступай предложи ее величеству пуншу, или, может, она предпочтет глинтвейну?