Романы. Рассказы

Началась каторга: двенадцать часов под землей, под наблюдением надсмотрщиков, за малейшую провинность — побои. Кормили баландой да гнилой картошкой. Я отощал, еще немного — и протянул бы ноги, но, на счастье, подоспели американцы. Они уговаривали нас — русских, украинцев, белорусов — остаться в американской зоне, сулили златые горы и пугали: вернетесь, мол, домой — угодите в Сибирь-матушку, большевики пленных не милуют. Я все же решился, добрался до своих в Берлин и явился в военную комендатуру. Там со мной побеседовали и направили в распоряжение здешней комендатуры. Ведь я на шахтах немецкий здорово выучил.

— Но потом вы же ведь могли вернуться домой? — удивился Сердюк.

— Конечно, мог, но, как говорится, рад бы в рай, да грехи не пускают. Здесь я сошелся с одной молоденькой немочкой. Появился ребенок. Я привязался к мальчишке и, чтобы не потерять его, оформил брак по советским законам. Вскоре родился второй. Я хочу ехать домой, а супружница ни в какую. Языка вашего, говорит, не знаю, к тому же ходят слухи, что к немкам у вас относятся без восторга. Не поеду, и только…

Заметив недоумение на лице Сердюка, Терещенко вытащил из внутреннего кармана пиджака паспорт и протянул ему.

— Вы не думайте, — сказал он, — я — советский гражданин и живу здесь по разрешению советской комендатуры. К сожалению, так запутался, что не знаю, как быть… Хоть завтра поехал бы домой, да ребят жалко. Они у меня хорошенькие — сын и дочка. Показал бы их вам, да жены нет дома, уехала с ребятами к сестре. Впрочем, скоро вернется, и если вы еще побудете здесь, обязательно познакомлю.

— Спасибо. — Сердюк вернул Тарасу Ивановичу паспорт, который вертел в руке. — Видимо, я задержусь здесь некоторое время, хочу освоить опыт местных меховщиков, — сказал он.

— А я знал, что вы меховщик, — улыбнулся Тарас Иванович.

— Откуда?

— Тесть, отец моей жены, работает обер-мастером на бывшей меховой фабрике Шварца. Это он рассказал мне, что вы, посетив фабрику, интересовались техникой имитации мехов. «Этот русский, — сказал он, — так вникал во все мелочи нашей профессии, он наверняка меховщик». Хотите, я сведу вас со стариком, и он поможет вам во всем? Я попрошу его.

— Это было бы чудесно, — ответил Владимир Терентьевич. — К сожалению, мастеровые не любят раскрывать свои секреты.

— Не беспокойтесь, мой старик — замечательный человек. Зовут его Гансом, во времена Гитлера он не последовал примеру многих и не вступил в партию национал-социалистов, чтобы сделать карьеру, поэтому так и остался рабочим до конца войны. Обер-мастером он стал при новом режиме. Не сомневаюсь, что он раскроет перед вами все производственные секреты. — Терещенко поднялся. — Уже поздно, а я морочу вам голову и не даю отдыхать. Завтра суббота, короткий день, и, если не возражаете, я зайду за вами после работы. Может, и пообедаем вместе.

— Пожалуйста, заходите, буду рад, — ответил Сердюк.

После ухода Терещенко он лег в постель, но долго не мог заснуть. Он все думал о новом знакомом. Кто он, этот потомок запорожских казаков? С какой целью явился? Может, действительно истосковался по родине, по землякам? А может быть, он провокатор?

После долгого раздумья Владимир Терентьевич решил, что необходимо навести справки об этом Тарасе Терещенко в советской комендатуре.

В комендатуре Терещенко знали. Сам военный комендант подтвердил, что тот работал некоторое время у них, и добавил: «В общем, Терещенко ничего, запутался он в семейных делах и занялся легкой спекуляцией. Нужно же человеку кормить жену и двоих детей».

Владимир Терентьевич успокоился, на следующий день приветливо встретил Терещенко и без колебаний принял предложение пообедать вместе в ресторане при гостинице. В ресторане кормили скудно и невкусно, это Сердюк знал, обедая там, поэтому он удивился, когда официант поставил на стол салат из свежих овощей, настоящий бифштекс с кровью, графинчик шнапса и две кружки пива.

— Шеф-повар знакомый, иногда я оказываю ему мелкие услуги, привожу кое-что из Западного Берлина, за это он отлично кормит меня и моих знакомых, — объяснил Терещенко.

Вскоре большой зал ресторана заполнился посетителями, главным образом молодежью. Они скромно заказывали по кружке пива и сидели смирно. Но стоило заиграть оркестру, как они не медля закружились в танце.

— Всегда так, каждую субботу молодежь заполняет рестораны и пивные. Сидят целый вечер за кружкой пива и танцуют до самого закрытия. Видимо, это стало для немцев национальной традицией, — сказал Тарас Иванович, наблюдая за танцующими.

В зале стало душно, джаз играл, не переставая, особенно усердствовал барабанщик. Терещенко подозвал официанта, расплатился, и они вышли на улицу.

Прощаясь, Терещенко передал Владимиру Терентьевичу приглашение тестя пообедать у них на следующий день.

— Вот вам подходящий случай познакомиться со стариком и договориться о дальнейшем, — добавил он.

— Вроде неудобно, — заколебался Сердюк.

— Что тут неудобного. Не беспокойтесь, все будет хорошо, — поспешил успокоить его Терещенко и обещал зайти за ним ровно в два часа. — По воскресеньям старики обедают рано.