Романы. Рассказы

Гугас собрал военный совет, чтобы обсудить, как быть дальше. Что предпринять? Разум подсказывал, что нужно двигаться ближе к фронту и попытаться проскочить к русским, — но как уходить, когда совсем недалеко твои близкие и не знаешь, что их ожидает? После долгих и горячих споров решено было держаться ближе к долине и постараться узнать судьбу женщин и детей.

— При всех обстоятельствах, — двинемся ли мы к русским или останемся здесь на зиму — нам нужно готовиться: доставать патроны, гранаты, одежду, — а это все мы должны отнять у турок. Я предлагаю уйти подальше, попытать счастья и вернуться обратно сюда, — предложил Гугас. — Турки же будут искать нас совсем в другом месте.

Все с ним согласились.

Надежно спрятав остатки продовольствия, отряд ночью поднялся и ушел. Мазманян вел его по тропинкам, знакомым только ему одному. За две ночи прошли километров шестьдесят. В одном месте проводник остановился.

— Вот тут недалеко проходит шоссе, кругом горы, лучшего места для засады не найти, — сказал он Гугасу.

Разместив людей под скалами, Гугас с Хачиком спустились к дороге разузнать обстановку. По шоссе беспрерывно двигались войсковые части, обозы, попадались одиночные аскеры или крестьяне, везущие на ослах продовольствие в город.

Только на вторые сутки показался небольшой обоз, охраняемый десятью аскерами. Лучшего случая ждать не приходилось, и Гугас отдал приказ приготовиться к бою. Когда обоз поравнялся с засадой, Гугас выстрелом убил лошадь, запряженную в переднюю повозку. Повозка загородила дорогу остальным.

— Аскеры! — громко закричал Гугас. — Мы можем всех вас перебить, но не сделаем этого, если вы без сопротивления отдадите нам обоз. Буду считать до трех. Когда я скажу «три», бросайте оружие и поднимайте руки. Начинаю! Раз… два… три!

Растерянные аскеры начали бросать винтовки, только унтер-офицер и командир отделения попытались бежать в горы. Два метких выстрела уложили их на месте.

Бойцы Гугаса выскочили на дорогу. Они проворно распрягли лошадей и мулов, нагрузили на них все, что могли, вытащили из солдатских сумок патроны, собрали валяющиеся в пыли винтовки и мгновенно исчезли за скалами.

Мазманян повел отряд дальше.

Старику давно перевалило за шестьдесят, лицо его сморщилось, голова поседела, но глаза по-прежнему видели зорко, слух был острым. Ему ничего не стоило одним выстрелом снять на лету птицу или догнать мчавшегося как ветер джейрана. В ходьбе он никому не уступал.

Мазманян, и раньше уважавший Гугаса, проникся к нему особой любовью после событий в крепости. На стоянках или в походе Мазманян не отходил от Гугаса, заботился о нем как мог, укрывал его своей старой епанчой, мастерил для него обувь, оставлял лучшие куски жареного мяса.

Мазманян во всем верил. Гугасу и со всеми недоуменными вопросами обращался только к нему. Слово Гугаса было для него законом.

Вот и сейчас, идя рядом с Гугасом, Мазманян после долгого раздумья спросил его:

— Скажи, Гугас, неужели в мире не наступит такое время, чтобы народы не враждовали между собой? Подумай сам: ведь все мы одинаковые люди, а не звери какие-нибудь.

— Этого никогда не будет, — поспешил ответить за Гугаса Хачик. — Я как-то читал одну книжку, мой сын по этой книжке в школе учился. Оказывается, все время народы враждовали и воевали между собой. Попробовал я запомнить из нее, когда какой народ с кем воевал, но куда там! В той книжке что ни страница, то война. И странно: там хвалили царей, императоров и генералов за то, что они хорошо воевали и много народу загубили.

— И ты решил, что это будет продолжаться вечно? — спросил Гугас.

— Как тебе сказать… По-моему, простой народ в этих войнах никакой выгоды не имел, его заставляли воевать, и он воевал.

— Но ведь мы с тобой тоже воевали и сейчас еще воюем, нас-то никто не заставил.

— Наша война справедливая, — подумав, ответил Мазманян. — Мы просто не захотели жить в неволе.

— Совершенно верно, это ты правильно сказал, наша война справедливая; поэтому мне кажется, что простые люди во всем мире должны сообща подняться и организовать одну общую справедливую войну против тех, кому выгодно вечно натравливать один народ на другой. Люди должны добиться, чтобы больше не было войн.

Наступило молчание.

— Скажи, Гугас, — нарушил его Мазманян, — когда-нибудь вспомнят про нас? Про то, как мы целый месяц держали в страхе храбрых аскеров султана?

— Обязательно вспомнят, может быть даже напишут, чтобы те, кто после нас уцелеет, еще больше любили свободу.

— А как ни говорите, свобода — это великое слово. Лучше свободным умереть, чем жить в рабстве! — заключил Хачик.

Привал сделали только к вечеру. В тюках оказалось много добра: сапоги, одеяла, обмундирование, белье. Таскать все это на себе не имело смысла, отобрали лишь самое необходимое, остальное бросили и пустились в обратный путь.

Завен остался в долине. Остальные благополучно вернулись на стоянку и, расставив часовых, расположились на отдых.

В полночь их разбудил Завен. Как видно, он все время бежал.

— В церкви пусто, народ куда-то угнали, — задыхаясь, сказал он.

— Куда? По какой дороге? — спросил Гугас.