Ромашка (СИ)

— Подробностями поделишься? — Миай олицетворял саму сосредоточенность. Таким Нила его еще ни разу не видела. Куда делся вечный шалопай и бабник? Сейчас с ней общался мужчина, яркий представитель элиты оборотней. Именно элиты. Серьезный, собранный, немного жесткий.

— Может быть. Когда у меня самой все события последних суток в голове улягутся.

— Ты почти пообещала, я припомню. — Миай снова улыбался своей обычной беспутной улыбкой.

— Так что? — Не стала отступать от сути Нила.

— Подчинение накладывается на всех рабов, закрепляется символом-татуировкой, заключающем в себе два значения: часть изображения видят все и читают по нему о принадлежности тому или иному хозяину, второе видит только хозяин — слово-контроль. Но, понимаешь, использование подчинения приравнивается к наказанию, жестокому наказанию. — Оборотень скривился. — У нас принято использовать его только в крайних случаях.

— Что еще? — Приоткрыв чайник, Нила убедилась, что травяной сбор уже заварился и разлила его по подготовленным заранее чашкам.

— Ничего сложного: ты — хозяйка, раб — вещь. Наказывать прилюдно нельзя, и вообще наказывать нельзя, исключительно официальным палачом за общественные нарушения. Хотя, так тоже никто не поступает, обычно раба отдают хозяину с назначением меры наказания. Могут отправить наблюдателя за исполнением.

— А права?

— Нила, ты совсем сбрендила?! Какие права у рабов?! Это не люди, еще раз подчеркиваю, это — вещи! — Искренне возмутился оборотень, едва не постучав девушке по голове в приступе отчаяния от ее недогадливости.

Нила поставила на стол пустую чашку и встала.

Вроде сама напросилась на разговор и, спасибо Миаю, он не стал отнекиваться и насмехаться. Но от последнего замечания стало противно на душе, как испачкалась в чем-то мерзком. Оборотня понять можно: он рос в других условиях, не зная недостатка ни в чем. И многие вещи в его кругу воспринимаются, как нечто само собой разумеющееся.

Да его можно было понять.

Можно было.

Но Нила не хотела его понимать, не желала.

— Нила, может останешься? — Оборотень тоже поднялся, взяла девушку за руку, привлекая к себе. Недвусмысленно потерся бедрами.

— Миай, извини, сегодня выдался тяжелый день. И ночь. Я хочу отдохнуть. Завтра, чуть свет, опять к целителям идти. — Нила отодвинулась, стараясь сделать это не сильно резко, чтобы не обидеть и так задетого отказом мужчину.

— Как скажеш-шь. — Оборотень старался скрыть досаду за улыбкой, но сердитое шипение все-таки прорвалось. Девушка про себя хмыкнула: сильно Миай расслабился за время учебы, так, глядишь, все свои благородные манеры растеряет.

Шагая в свою комнату, Нила тихо бесилась от поведения кошака. Девочка на одну ночь она ему что ли? В конце концов, она не оборотень, который имеет практически все, что движется.

Пусть и не девочка уже, не смотря на то, что с ушами в учебе, но человечка!

И разговор о рабах.

Как же все-таки мерзко! Этот сильф и правда добровольно собрался отдать себя в пожизненную кабалу или даже не понял в какую ловушку себя загоняет?

Насколько ей известно из общедоступных данных, для военнопленных освобождение от рабства было только посмертным.

* * *

В храме царил полумрак и аромат благовоний навевал легкую дрему.

Наверное, от того, что толком отдохнуть так и не получилось. Горина с Дельфиной до сих пор дулись друг на друга, разговаривая сквозь зубы. Из-за чего атмосфера в комнате сильно отличалась от уютной.

В итоге Нила просидела остаток вечера над книгами, подготавливая ответы на вопросы, которые могли задать на зачете, что был обязателен перед практикой. Без необходимых знаний могли и на практику не пустить. Во всяком случае, ходили такие слухи по академии из года в год, обрастая страшными подробностями об участи тех, кто не попал по распределению.

И если еще вчера утром Нила итоговый зачет с удовольствием бы завалила, то сейчас… Сейчас она уже не была в этом уверена.

Вроде как еще размышляя на тему «а нужен ли ей раб и Фантэй?» девушка уже смирилась и приняла свое ближайшее будущее.

Проворочавшись всю ночь, перебирая мысли и строя планы, Нила поднялась еще до рассвета, собралась и вышла в бодрящую утреннюю прохладу. Ноги сами понесли к храму. Положив на чашу у статуи Судьбы лепешку с медом и два острых перца, а у статуи Суйха, своего покровителя, яйцо, целительница присела на скамеечку для молитв.

Но просить ничего не хотелось. Благодарить почему-то тоже.

Она сидела и собиралась с силами, чтобы сделать шаг в другую жизнь. Наверное теперь она все будет делить «до» и «после».

Яркое утреннее солнце после полумрака храма ослепило, сморгнув набежавшие слезы, Нила направилась в лечебницу.

На представительного вида компанию, свернувшую на улицу, по которой шла девушка, и шагающую в ту же сторону, что и она, но в десятке шагов впереди, нельзя было не обратить внимание.