Ромашки

— Я вернусь до темноты, — пообещала в ответ и, поцеловав маму в щеку, уверено продолжила, — я не могу всю жизнь прятаться. Леши больше нет. Нам некого бояться. Тем более что я в деревне. В месте, где знаю каждый уголок. Здесь мне ничто не угрожает. Так что не переживай, хорошо?

— Ладно, Аль, — нехотя согласилась мама, но всё-таки попросила, — ты хотя бы скажи, куда идёшь?

— К речке. Там за лесополосой есть ромашковое поле. Хотела с ним повидаться. — Я опустила глаза в пол, чтобы скрыть свою печаль.

— Ты думаешь о Роме? Хочешь с ним встретиться?

— Не знаю, мам, — честно призналась, пожав плечами, — я пока ничего не знаю. Нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах. И отойти от всего случившегося.

Мама покачала головой и ещё раз меня обняла.

— Хорошо, иди, пока совсем не стемнело. К ужину ждём тебя домой.

Качнув головой в знак согласия, я вышла из дома и тихим шагом пошла в сторону ромашкового поля, которое звало меня к себе каждую ночь. Мне необходимо было уединение. Хотелось побыть одной, чтобы подумать. Собраться с мыслями. Поплакать. Дома, при родителях, я запрещала себе такую слабость. Потому что они и без того, узнав правду моей жизни за прошедший год, были очень расстроены. Долго не могли прийти в себя. Ругали за то, что сразу не рассказала. А потом первоначальный шок сменился жалостью. И причитания превратились в раскаяние и слёзы. Помню, как долго мама плакала по ночам, прося моего прощения. Она осознала свои ошибки. И теперь наверстывая упущенное, каждый день радовала меня заботой и вниманием.

Вернувшись месяц назад в деревню, я решила, что моё место здесь. Рядом с ними. В город ездила только пару раз для дачи показания. Но надолго там не задерживалась. Не было сил находиться рядом с домом, который стал моим личным адом. И рядом с кладбищем, где похоронили Алексея. Правда однажды, собравшись с силами, я все-таки сходила на могилы Наташи и Оли, чтобы ещё раз поблагодарить их за то, что спасли нас с Авророй ценой собственных жизней. Я часто возвращалась памятью к тому страшному дню. Думала, не смогу забыть. Буду мучиться кошмарами. Первые дни так и было. Перед глазами то и дело возникали картинки, которые заставляли холодеть от ужаса. Я отчетливо помнила свой страх за жизнь Авроры. Помнила глаза Зои, горящие от непролитых слез ужаса, когда Леша показался перед ней во всей красе. С того дня я больше не видела подругу. Мама рассказывала, что она переехала жить в город и теперь редко появлялась в деревне. Я тихо радовалась этому. Потому что не хотелось однажды встретиться с ней и снова вернуться памятью к тому дню, когда ее предательство повлекло за собой столько необратимых последствий, к которым со временем мой разум забаррикадировал доступ, спасая меня от их давления.

К сегодняшнему дню я практически восстановилась. Страх за жизнь искоренился. Я больше не чувствовала себя заложницей обстоятельств. Осталась только некая грусть. Но она была вызвана другим. В последнее время я все чаще думала о Роме, вспоминала нашу встречу. Тогда я попросила забыть меня и начать новую жизнь. Он ничего не ответил. Не остановил. И теперь я не знала, как вернуть доверие друга. Вернуть его самого.

При воспоминании о нем, сердце переполнялось печалью, а тело покрывалось мурашками. Хотелось увидеть его, прижаться к груди, вдохнуть аромат его тела. Я соскучилась. Безумно соскучилась по его глазам, губам, рукам, которых мне так не хватало. Я не готова была сейчас разбираться в своих чувствах, но знала одно: то, что творилось в душе — не было похоже на прежнее дружеское чувство тепла.

На протяжении последней недели мне снился один и тот же сон. Я видела, как белые ромашки полыхают в огне. А когда просыпалась, продолжала чувствовать пожар внутри. В такие моменты я перечитывала письма друга и, пока никто не видит, тихонько плакала в ночи, мысленно обещая, что обязательно схожу на ромашковое поле.

И вот сегодня этот день настал. Срывая белые цветы, я чувствовала Ромино присутствие, его близость и готова была вывернуть душу наизнанку, чтобы показать всему миру, сколько нерастраченной любви в ней хранилось. Она требовала свободы, но я продолжала прятать её даже от самой себя, боясь признаться в том, что… чувствовала.

Прижав ромашки к груди, я заплакала в голос, прося друга меня простить:

— Прости меня, родной, прости за неотправленные письма, за слова, брошенные сгоряча, за предательство. Я так сожалею обо всем. Ты был и остаешься единственным мужчиной, который всегда понимал меня, знал лучше остальных. Единственным, для кого открыто моё сердце и о ком плачет душа.

Сказав это, я упала на колени, задыхаясь в рыданиях. В одно мгновение стало холодно настолько, что задрожало тело. Хотела обхватить себя руками, но не успела. Чьи-то горячие ладони опередили меня. Овившись вокруг плеч, они прижали меня спиной к горячей груди своего владельца, а потом я почувствовала на шее родное тепло.

— Ромашка, любимая, я так долго ждал этих слов.