Рондо

– Природа терпеливей, опытней нас, она образумит. В ней всё построено на красоте.

– Ну и когда?

– Что?

– Когда мы возрождаться начнём?

– Не скоро. Мы успеем помереть, – огорчил Вовку Олег. – Какое сейчас может быть возрождение, если мы все насквозь совковостью пропитаны? Первым насчёт красоты и уродства пусть выскажется Президент, а мы ему поддакнем. Своего мнения мы не только никому не скажем, мы его даже при себе не держим. А то брякнешь чего-нибудь спросонья, а кто завтра к власти придёт, неизвестно.

– Ты допускаешь реставрацию? – насторожился Митя.

– Едва ли. Коммуняки так себя дискредитировали, что у них, пожалуй, шансов нет. Я имею в виду коммуняк под красным флагом. А перелицевавшиеся запросто могут власть захватить. Под другими лозунгами, но, главное, что опять тоталитаризм вернётся. У нас же всё делается не так, как надо, а как проще и легче. В условиях тоталитаризма штурвал крутится легче. Вот и…

– А как это технически можно сделать? К какой идее народ привязать?

– Да ничего этого не надо. Потребность смотреть в рот батюшки царя у нас в крови. Если бы я решил прекратить разноголосицу, что творится сейчас, и прибрать страну к рукам, то сначала создал бы партию, которую поддерживает Президент. Средства массовой информации её немедленно разрекламируют. Раз партия президентская – значит, она выгодная, и в неё потянутся все, кто думает о стране и народе с позиции личного благополучия. Таким образом эта партия станет самой крупной. И на любых выборах портрет Президента ей обеспечит победу. Следующий шаг: поднимаем барьер, преграждающий путь к депутатским мандатам всякой мелочи. Оставляем две-три дрессированные партии, которые будут делать вид, что они оппозиция. Держать их на короткой сворке – вот и всё. Президента надо будет обязательно менять, а то нехорошие аналогии возникнут. Я думаю, что-то вроде этого и будет. И получим мы в итоге старый хомут с новой этикеткой.

– Опять бедному крестьянину некуда будет податься, – тоскливо сказал Вовка.

– Мы-то хорошую школу прошли, умеем, где надо, спрятаться в кусты, где надо – шлангом прикинуться, а тем, кто сейчас на стадии головастиков, придётся учиться.

Когда брели от Вовкиного дома к метро, Олег поделился с Митей своими догадками:

– Печёнкой чувствую, что Вовку опекают друзья его отца. По его словам, фирма, в которой он работает, для нынешнего времени слишком благополучная. И сам Вовка на работе не надрывается. Я с ним об этом не стал, но он точно ничего не подозревает.

Сосед по лестничной площадке очень вовремя предложил Мите новую работу. Хотя он был лет на десять моложе, но выглядел и серьёзней и солидней Мити. И предложенное им дело тоже представлялось солидным. Сосед-микроэлектронщик был одним из организаторов фирмы по установке домофонов. Спрос на домофоны существовал огромный – жители города опасались жуликов, хулиганов и бандитов. Телевидение и газеты ежедневно изо всех сил раздували этот страх, и домофоны потребовались сразу всем и сейчас. У фирмы не хватало рабочих рук, а огромный спрос подбрасывал всё новые и новые заказы.

ЧАСТЬ 10

В домофонную фирму Митя отправился с уверенностью, что это на время. Геология находилась рядом. В фирме делать приходилось несложное: протащить телефонную лапшу между этажами и провести её в квартиры, закрепить трубки, пристроить пульт при входе в подъезд. Вот, в основном, и всё. Заумную электронику монтировали другие. В типовых современных зданиях имелось почти всё необходимое, чтобы уложить провод. А где-то случалось сверлить, отдирать и снова приколачивать, решать на ходу множество нестандартных задач. Они-то и составляли главную прелесть работы. На заводе было скучно из-за однообразия операций. А тут, хоть, по сути, каждый раз ничего нового, но в деталях приходилось фантазировать и изобретать. Оказывается, для того, чтобы получать удовольствие, ничего больше и не надо.

– Ну что? Ощущаешь свободу? Чувствуешь, наконец, себя человеком?

– Нет.

– Что так?

«Неужели Андрей не замечает перемен? Выглядит, как будто из пещеры вылез – борода опять свалялась, на голове волосы дыбом. Говорит, жена устроила дома генеральную уборку и выгнала его на улицу. Вот он и пришёл».

– Свободным быть нельзя…

– Ну не скажи. Я, например, понял, что в детстве, играя с кубиками и солдатиками, был абсолютно свободен. А позже я становился свободен, когда с головой забирался в науку…

– В детстве… В детстве – может быть. А в науке – нет. В науке ты повязан чужими мнениями, недостатком данных, несовершенством анализов. Ты уже не свободен, потому что область исследования накладывает отпечаток на твоё мышление.

– Но ведь дышится-то сейчас намного легче… Или ты этого не замечаешь?

– Замечаю. Но именно так: легче-тяжелей. А если идти от того, что человек или ведёт свою тему, или подпевает, то о свободе говорить не приходится.

– Погоди, философ хренов! Я тоже понимаю, чем свобода отличается от вседозволенности. Я про другое. Я про «живи, как хочешь, только не мешай жить другим». Почему такой свободы не может быть?