Рондо

Ступенька, на которой обосновался Соколов-старший, находилась приблизительно на одном уровне со ступенькой старшего Реброва. Папы близко знакомы не были, зато одноуровневые инфанты сблизились быстро. Одинаковые жизненные ценности и схожий быт их семей помогли непринуждённому взаимопониманию. О своей Олимпийской прописке Игорь не задумывался и воспринимал её, как должное. Примитивный тезис: «когда мне хорошо, это лучше, чем, если мне плохо» с раннего детства стал принципом его существования. И жизнь ему представлялась цепью моментов, в каждом из которых имелось что-то полезное для него. Надо только суметь взять. Он не рвался быть везде и всюду первым, но, когда дело принимало откровенно соревновательный оборот, страшно не любил, чтобы его обходили. Если вдруг выяснялось, что он не читал что-то общеизвестное, или он дольше других решал заковыристую задачку, у него портилось настроение, он до конца дня оставался злым и желчным. Потому что успех ему должен доставаться легко, ведь он не глуп, развит, начитан.

Ему нравилось спорить, чтобы в споре поблистать знаниями. Он вообще любил блистать, гарцевать и притягивать к себе внимание. Игорь тоже выделялся особенной уверенностью-самостоятельностью, но шло это, скорее, от того, что он не встречал ни в чём серьёзного сопротивления. Учёба ему давалась легко, а дома, любящая его до сладких сердечных спазм, мама соглашалась с ним во всём и ограничениями не досаждала. Судьба тоже оберегала его от серьёзных конфликтов. Возможно, был бдителен его ангел-хранитель, а может, сам Игорь был разумен. Во всяком случае, он шёл вперёд широким шагом, не спотыкаясь, и верил, что так будет всегда. Этого хотелось бы и его родителям.

Отец с сыном общались мало – папа был чрезвычайно загружен работой. Но, когда удавалось, Игорь внимательно наблюдал за своим родителем, – как он ведёт себя со знакомыми, с подчинёнными, как говорит, как строит фразы, – и потом обстоятельно примерял подсмотренное.

Он рос в атмосфере двойной правды – для избранных и для всех остальных – и привык считать это нормальным, привык к снисходительным замечаниям по поводу событий, которые в газете преподносились с краснознамённым восторгом, привык к благам, доставшимся их семье, и полагал, что и сам имеет право на венок избранного. Только вот мысль о том, что на избранных лежит большая ответственность, в его голову не залетала.

Да, Миша и Игорёк во многом походили друг на друга. А вот Коржев принадлежал к другой среде. Тоже обласканный судьбой, которая предпочитала материальное, он жил в мире искусства, а точнее в той части этого мира, что приветствовалась высшим руководством страны. Папаша Коржика, заметно возвышающийся над общей массой коллег, скульптор, заработавший правительственную благосклонность ваянием сталеваров, шахтёров, председателей колхозов, уродился патологически безвольным человеком. Эта черта характера настолько доминировала в нём, что отложила отпечаток на весь его облик. Пухло-розовое лицо с растерянно вопрошающими глазами, ртом, выжидающие руки, потерянная фигура – всё в нём выражало бесконечный вопрос. Собственно, готовность безропотно подчиняться и не спорить помогла его взлёту. Он обладал несомненным талантом подхватывать брошенное вскользь замечание, умел виртуозно исправлять готовую работу с учётом пожеланий высокопоставленных критиков, он создавал только то, что ему велели, так, как ему велели, и называл это творчеством. В семье он полностью зависел от жены. Его супруге ничего не оставалось, как с самого начала стать главой дома. Сперва она опекала чересчур податливого мужа исключительно в бытовых вопросах, а потом, привыкнув контролировать каждый его шаг, за полтора десятка лет совместной жизни превратилась во властную и даже деспотичную женщину. Олег, как и его отец, побаивался матери, постоянно угадывал её настроение. Естественно, что два угнетаемых мужика тянулись друг к другу.