Рорк!

В конце концов… Он видел теперь это достаточно ясно. И не мог не осознать и своей вины, своего недавнего равнодушия, занятости работой… он считал, что ее покорность гарантирована… и использовал ее… это было так удобно… Ран Ломар был не очень склонен к самокритике, что вообще характерно для его века и общества. Но он не мог избежать ее теперь. Однако и предаваться ей долго не мог.

Сказал же ему старый Кэп, доложив, что партия № 490 перемещена из сушильного навеса на склад и готова к упаковке и все остальные партии также находятся на складе; так вот Кэп сказал ему:

— Ну, а я не удивлен, да. Кровь скажет свое. Ее отца я хорошо знал, да, Олд Ган, — но мать была токской девушкой, а та, с которой вы пришли сюда, кем была она? Также токской девушкой. Доброе утро, да. Естественно, что она отправилась к своим, в Токитаун. Дикие, прирученные, северные, южные — какая разница?

Ран хотел отыскать ее, извиниться, убеждать, уговаривать, стараться вернуть ее назад. Но дорога в Токитаун проходила мимо его квартиры, и он решил зайти туда переодеться и избавиться от терпкого острого запаха сушильного навеса. Кто-то был в его комнате.

— Ты вернулась! — сказал он. — Я рад.

— Я тоже рада, — ответила она. — И рада, что ты рад.

— Линдел? — сказал он.

Она сидела на его постели, скрестив ноги и спрятав лицо в ладонях. Кивнула:

— Да… Линдел. Ты знал, что я вернусь к тебе? Я была уверена, что она тебе наскучит. У меня был однажды любовник из токов. Он был всегда готов, всегда хотел меня. Но ничего больше. Да и как может быть иначе? Я ждала и я рада. А ты? Ты на самом деле рад?

Он сел рядом с ней, развел ее руки, и она тесно прижалась к нему. Он сказал ей, что очень рад, а потом и продемонстрировал, как именно рад. С ней очень приятно, искушение махнуть на все рукой сильно, он сдался, и так потянулись дни.

Командир послал за ним. С застывшим лицом стоял он на возвышении в центре приемного зала, обычно именуемого залом советов. Ран был здесь раньше только один раз, и, хотя он терпеть не мог различные церемонии, его поразили богатые золотые украшения и фрески, выполненные давно забытым художником. Дикие люди, напряженно сгрудившиеся в зале, на мгновение перестали разговаривать при виде Рана; потом начали вновь, но уже тише.

Ран при первом же взгляде узнал Жана Малларди и клювоносого старого Ханнита. Командир шепотом заговорил с ним.

— Мне следовало обратить больше внимания на ваш рассказ, — сказал он, — но я принесу извинения в другое время. Эти, — он кивком головы указал на диких токов, — болтают и трещат с того момента, как их лодки причалили этим утром, так что я теперь знаю, что им нужно. Теперь мы будем обсуждать это дело официально.

В его манерах не было и намека на старую королеву, и не в первый раз Ран удивился, как его начальник умеет преобразиться, а потом прийти в прежнее состояние; конечно, он никогда не был уверен, которое из состояний является истинным… но сейчас было не время для рассуждений. Правая нога Харба слегка нажала на бледно-зеленую поверхность ковра. Прозвучал гонг, движение и разговоры прекратились.

— Я не хочу играть с вами в слова, — заявил Харб. — Вы пришли не для покупки серы или мотыжных лезвий. Вы хотели говорить со мной. Я здесь и слушаю вас.

Жан Малларди громко прочистил горло и плюнул на ковер. Это не было выражение презрения или оскорбления, он просто хотел плюнуть, и в его обычаях, привычках, правах ничто не запрещало ему сделать это. Он поднял свое длинное худое лицо, выставив редкую, вьющуюся черную бородку.

— Старик умер, — кратко сказал он, — теперь я мистер и…

— Ты мистер в стране Малларди, но старше всех здесь Доминик.

Слова эти были встречены гулом одобрения. Жан нахмурился, но замолчал. Старый Доминик расчесывал свою большую белую гриву, кивал и кивал. Через некоторое время он заговорил.

— Мой челн слишком стар и тонок для таких долгих морских поездок. Слушайте, гильдсмены, я оставил свой дом и очаг в лагере Доминика только потому, что всем нам грозит гибель. — Голос его, удивительно глубокий, постепенно переходил в крик. — Гильдсмены! Мы много раз просили вас дать нам больше ружей и материала для них; и вы всегда отвечали «нет». Это верно? — Его товарищи одобрительно ворчали и кивали. Лицо Харба не изменилось. — Но сейчас не время вновь услышать «нет». Продайте нам то, что мы просим, или мы придем сами забирать его…

— Почему? — сказал Харб.

Все разом заговорили и закричали. Старый Доминик орал, требуя тишины. Он дергал себя за седую бороду и смотрел на всех косящими глазами.

— Почему? Вы слышите: почему? Флиндерс хочет совершить набег на Станцию. Флиндерс хочет прийти и забрать все, что есть здесь: еду, одежду, металл, серу, женщин. — Он жестом показал невозможность перечислить все, что собирался награбить Флиндерс. — Флиндерс говорит: «Присоединяйтесь ко мне, и мы разделим добычу на всех. И всем хватит», — говорит Флиндерс…