Рос орешник...

— Когда дела плохи — танго, когда все идет по маслу — вальс, когда премия предвидится — кто во что горазд. Ниночка, все это кажется подозрительно, мне лучше уйти, сами разбирайтесь в личных делах, но я бы на твоем месте, Нина, докопалась до истины: он стал интересоваться танцульками. А?

Я смотрю на лист ватмана, приколотый к доске, Нина придвинулась ко мне, положила голову на плечо:

— Ты обиделся?

— За что?

— За то, что рассказала…

— Нет.

— Я же заметила, как ты на меня посмотрел…

Я слышу знакомый запах светлых волос, аккуратно уложенных, потихоньку целую жену в висок.

За соседними кульманами серьезнейшие лица, все делают твид, что страшно поглощены только работой и не замечают нас.

— Ты в цех?

— Еще нет, к Платову надо подняться.

— Зачем?

— Не знаю.

— Не нравится мне это… Хотя приказ на тебя уже есть, я сама бегала с утра, проверяла. Ты что-нибудь ел?

— Да.

— А что ел?

— Не помню. После Платова в столовую зайду.

— Смотри не забудь. Я в буфете болгарское лечо возьму, перец фаршированный. Ладно?

— Ладно.

— Две банки хватит?

— Смотри сама. На чертеже все понятно?

— Пока все.

— Я пойду?

— Возвращайся сегодня пораньше.

— Постараюсь.

По лестнице навстречу спускается парень, довольно симпатичный, с рассеченной шрамом бровью. Он внимательно смотрит в упор, останавливается:

— Моя фамилия Геладзе, ваша Татаринов, если я не ошибаюсь?

— Да, это так.

— Вы в понедельник к нам приходите, так что будем коллегами по несчастью. Поздравляю. Я думаю… Я надеюсь… Я уверен, что мы найдем с вами общий язык. Сколько вам лет?

— Тридцать.

— Мы почти ровесники, мне тридцать два. Давно на заводе?

— Восемь лет.

— И все в цеху?

— Да.

— И кем?

— Два года мастером, два — начальником смены, затем — заместителем начальника цеха.

— Все правильно. А последние три месяца: исполняющий обязанности начальника цеха. Ну ничего, у нас жить можно. Так что, можно и на «ты»?

— Конечно.

— Тебя как при рождении нарекли?

— Дмитрий.

— А меня Григорий. Дима, ты водку пьешь?

— Как придется…

— Хоккей любишь?

— Не очень. Поле маленькое. Негде развернуться. Лучше футбол.

Мы крепко пожимаем друг другу руки, и я иду к Платову. Еще один товарищ. Хороший, видно, парень, только спижонил чуть-чуть насчет водки. Но ничего. У каждого это есть… А в руках английский технический журнал. Ни городская, ни заводская библиотека его не получают.

Директор занят, разговаривает с двумя инженерами из конструкторского. Увидев меня, говорит:

— Я скоро освобожусь, подожди немного…

Подхожу к окну. На небе блеклые облака. Начало октября, и, как говорится, солнце светит, но не греет. Листья на деревьях аллеи начали морщиться, терять свою живую привлекательность. Стареют не по дням, а по часам. Хотя цепляться за ветки будут еще долго, до снега.

За нашим институтом спряталась небольшая роща старых кленов. Это было тихое место, и среди огромного количества волшебных листьев я чувствовал себя словно на необитаемом острове из золота… На последнем курсе в мою рощу стали приходить два брата, лет десяти и восьми. Они бродили по роще, собирали листья в красочные букеты и уносили домой. Однажды старший из мальчиков подошел и, поглядывая на мои тетради, спросил: «Стихи сочиняете?» А в Канаде, должно быть, интересные люди живут, недаром они повесили кленовый лист на государственный флаг и сделали символом страны.

Да, осенью я люблю листья клена. Каждый можно долго-долго рассматривать, бесконечно открывая новые цвета и оттенки. Кленовые листья похожи друг на друга по форме, но, как и ладони людей, никогда не встретишь одинаковых. Вот лист клена еще зеленый, но и на нем в центре выступили мутные рыжие пятна. Этот же лист желтый-желтый, он пропитан сочными лучами солнца до краев, другой тоже желтый, но у него в тонких жилах густая кровь. Лист шоколадный, бархатный, он важничает, его младший брат, лист светло-коричневый, посыпан черными точками. Этот лист неизвестный художник поспешно выкрасил красной краской, а о другой вытер кисточку. Листок сверкает на солнце, словно выточен из тонкой медной пластинки. А из этого листочка, кажется, если в руке сожмешь, закапает вино…

…Я, кажется, вздрогнул от неожиданности или, может быть, вздрогнул про себя? Не слышал, как и подошел Платов.

— Как ты думаешь, зачем тебя я позвал?

Я пожал плечами.

— И не догадываешься? — Платов помолчал. — Ты молодец, последние месяцы неплохо поработал. Недаром Грибов был так спокоен, когда оставлял цех на тебя. Приказ о переходе в управление я подписал. Но видишь ли, какое дело… С семнадцатым у нас скверно… Хуже некуда… Не тянет Побенцев… Не хочешь попробовать? Кем? Начальником цеха. Нет, нет, я не заставляю, приказ есть, я просто прошу подумать. Знаю: будет трудно, но надеюсь на другое: возьмешься — получится. Срок — три месяца, но с января — полная отдача. Понял меня? Если согласишься пойти в семнадцатый, в понедельник с утра звони мне.