Роскошная хищница, или Сожженные мосты

– Костика нашего, охранника, мать его... сука, сдал тебя Ашоту – не охнул и Генку инвалидом сделал, чухонец болотный. А ты и не слышала ничего, моя родная... Этот гад с топором к тебе шел, а Генка догнал. Еле успел голову прикрыть, так бы наглухо, а теперь... кисть левую отрубил ему козел этот...

Марина сжала зубы и зажмурилась, помолчала, потом спросила:

– Егор где?

– Не волнуйся, котенок, с ним Наталья Марковна. Они в коттедже охраны были. Я сейчас помоюсь и заберу его.

– Принеси его ко мне, – велела она, не открывая глаз.

– Не надо бы, Маринка, – попробовал возразить Хохол, но Марина повторила чуть громче:

– Я же сказала – принеси мне моего сына!

– Хорошо, как скажешь. Только я сначала все-таки в душ схожу, а то напугается опять, хватит ему на сегодня.

– Иди. – Марина откинулась на подушку и сбросила одеяло. – Жарко...

Хохол уменьшил мощность радиатора и ушел в душ, долго плескался там, потом вернулся, держа в руках джинсы и свитер: – Выброшу на фиг, а то вдруг чего – менты сразу прицепятся...

– Брось в камин, все сгорит, – не открывая глаз, сказала Марина.

– Вонять будет, я лучше пацанам скажу, чтобы баню затопили. Ну, ты как? – Он сел рядом на кровать и пощупал Маринин лоб.

– Лучше. Только слабость какая-то.

– Так понятно! – криво усмехнулся Женька. – Крови-то потеряла прилично.

– Женя, Кота без меня не трогать, – негромко велела Марина. – Я встану через пару дней, сама хочу в эти глаза бесстыжие посмотреть.

– Как скажешь. Я его в смотровую яму в гараже посажу и приставлю кого-нибудь, хоть Аскера, что ли.

– Давай. И Егора... – напомнила она, просительно глядя на сидящего рядом любовника.

– Сейчас, котенок. Может, ты поешь что-нибудь?

– Потом...

Женька пошел в детскую, куда уже перебрались няня с мальчиком, поманил его пальцем:

– Пойдем к маме, хочешь?

Егорка проворно поднялся на ножки и заковылял к отцу:

– Папа, на, на! – И протянул руки, чтобы забраться к нему.

– Может, сам прогуляешься? – улыбнулся Хохол, но Егор отказался, цепляясь за его спортивные брюки. – Ох, хитрый ты жук! – засмеялся Женька, поднимая мальчика с пола и отправляясь в спальню. – Только смотри мне, маму не трогай, она болеет!

Увидев сына, Коваль вдруг заплакала. Ей пришло в голову, что она могла потерять его сегодня, не посети ее какое-то предчувствие. Вот оно, то, чего она постоянно боялась раньше – страх за ребенка, самый сильный страх на свете. Даже собственная жизнь не казалась такой ценностью по сравнению с жизнью маленького человечка, прижавшегося носом к груди и сопящего тихонько...

– Будешь реветь, я его уведу! – пригрозил Женька. – Ничего не случилось, он жив-здоров, наелся, наигрался. Сейчас купать его пойду и спать укладывать.

– Ты не понимаешь... – выдохнула Марина, здоровой рукой поглаживая темные волосенки мальчика. – Я не прощу себе, если вдруг...

– Так, все! – резко оборвал ее Хохол. – Что ты раскисла? Теперь Генка будет его личным охранником – с одной-то кистью больше все равно никуда не годен, а с пацаном в самый раз.

– Как он, кстати? – вспомнила Марина, вытирая глаза.

– Нормально. Его Валерка в больницу увез, сказал, что надо понаблюдать, все-таки много крови потерял, да и чисто по– человечески... без руки остался... Но он мужик крепкий, справится. Все, вы нализались? Егору спать пора. – Женька забрал у нее ребенка и, выходя из комнаты, сообщил: – Я вернусь, ты не засыпай. Поговорить надо.

* * *

Плечо болело, Марина старалась не шевелиться, чтобы не тревожить рану, но лежать неподвижно было сложно, а потому боль только усиливалась. Коваль прикусила губу, чтобы не взвыть, но сил терпеть уже не было, и тогда она встала и побрела вниз, опираясь на стену здоровой рукой. От перемены положения сразу закружилась голова, но Марина смогла спуститься на первый этаж и добраться до кухни, где в шкафу хранилась аптечка. Там, в кухне, и застал ее Хохол, уложивший Егора и не обнаруживший Коваль на привычном месте в спальне. Обхватив ее за талию, он рявкнул в самое ухо, едва не оглушив:

– Ты что вытворяешь? Спятила, да?! Валерка сказал лежать!

– Я таблетку... – пробормотала Марина, кривясь от боли.

Хохол усадил ее на стул, сам нашел в аптечке обезболивающее, подал стакан воды:

– Пей, чудовище! Противная баба ты, Маринка, почему вечно все усложняешь, а? Крикнула бы, я бы принес все.

– Я ненавижу быть беспомощной! – процедила она. – В конце концов, со мной ничего серьезного, нечего панику поднимать.

Женька сел рядом, взял ее здоровую руку в свои, прижался к ней лицом. Потом поднял на Марину глаза:

– Котенок... я прошу тебя – побереги себя хоть чуть-чуть, ведь не шутки!

Коваль отняла руку, провела ею по щеке, по бритой голове Хохла, притянула его к себе и поцеловала:

– Женечка... прости меня, я больше не буду тебя волновать.

– Твои бы слова да Богу в уши! – вздохнул тот, жмурясь от ее прикосновений, как довольный кот. – Идем спать, поздно уже...

* * *