– Это свидетельствует лишь о том, что ты отстала от жизни. Шрам – это интимная деталь каждой уважающей себя и разбирающейся в любви современной женщины. Сегодня существует целая индустрия шрамирования. Эта процедура пройдет для тебя совершенно безболезненно, поскольку операция производится под местным наркозом. Я буду здесь, рядом с тобой, мы будем даже разговаривать. Потом некоторое время мы поухаживаем за твоим шрамиком, а через месяц поедем в Венецию. Женечка, соглашайся. Ну что тебе стоит?
Он не умел уговаривать, этот Михаил Семенович. Слова его звучали неубедительно, как неубедительно выглядел и он сам, раскрасневшийся, взволнованный.
– Он нужен вам для секса?
– А для чего же, душа моя?! – он взял ее за руку и притянул к себе. – Шрам свидетельствует о том, что в этой женщине есть какая-то тайна, касающаяся ее прошлого, может быть, даже трагическая тайна или драма. Шрам – след перенесенной боли, связанной с катастрофой, несчастным случаем… Словом, шрам может украсить женщину и придать ей особое очарование в сознании мужчины, который обнимает много повидавшую и много испытавшую в своей жизни женщину, ты понимаешь меня? Женя, ведь это такой пустяк… И тебя это ни к чему не обязывает. Если, к примеру, ты поймешь, что мы с тобой не пара, и тебе не захочется больше встречаться со мной, я отпущу тебя, как птицу, но создам тебе все условия, чтобы ты ни в чем не нуждалась. Больше того, тебе будет, вероятно, приятно узнать, что я
– Вы хотите, чтобы я поехала с вами в Венецию?
– Можно в Рим, в Неаполь или Мадрид. Да куда угодно!
– Но этот шрам… Михаил Семенович… Мне страшно, я боюсь… я не понимаю всего этого…
И тогда он принес ей несколько фотографий, вырезанных им специально из эротических журналов, где были изображены красивые, с довольными мордашками, девушки, демонстрирующие свои страшные шрамы. У кого-то шрам «украшал» бедро, у кого-то плечо, а у одной девушки вполне правдоподобный шрам располагался прямо на груди…
– Это не настоящие шрамы, это наклейки, – продолжала сопротивляться Женя, чувствуя, что ошиблась в Михаиле Семеновиче, и теперь ей уж точно придется с ним расстаться. Она никогда не ляжет в постель с извращенцем и никакие шрамы и татуировки ни для кого и ни за какие деньги не позволит себе сделать. – И вообще, скажу вам откровенно: не для меня это, понимаете? Не для меня! Я не такая девушка, я хотела сказать, что я простая и никогда не соглашусь ни на что подобное… И мне жаль, ужасно жаль, что нам с вами придется расстаться…
Она собиралась сказать еще что-то, но телефонный звонок прервал ее горячую речь. Михаил Семенович почему-то напрягся и перевел взгляд на часы. Звонок заливался в спальне, куда он, вероятно, отнес аппарат.
– Женечка, будь другом, возьми трубку и скажи мне, мужской голос или женский?
Женя, пожав плечами и подумав о том, что по сравнению с шрамированием эта просьба – сущий пустяк, пошла в спальню. Услышав женский голос, прикрыла микрофон ладонью и прошептала: женский. И только после этого, вздохнув с облегчением, Бахрах подошел к ней и взял трубку.
– Да, слушаю… – лицо его сначала расплылось в улыбке, но почти тотчас исказилось до неузнаваемости, перекосилось, стало малиновым, затем белым… Трубка выпала из рук, а сам Бахрах рухнул на пол. Да с такой силой, что задрожала посуда в горке в гостиной.
Перепуганная Женя схватила трубку, но она опоздала – в трубке раздавались короткие гудки.
Женя опустилась на пол рядом с неподвижным телом Михаила Семеновича и внимательно посмотрела на его лицо. Глаза его, распахнутые, подернулись мутью, рот был раскрыт и словно требовал свежего воздуха. Она приложилась ухом к груди Михаила Семеновича и не услышала биения сердца. Не пульсировала кровь и под кожей на запястьях. Тогда, еще не успев испугаться, Женя метнулась в гостиную, достала из своей сумочки пудреницу и поднесла зеркальце к его рту. Оно не запотело. Михаил Семенович был мертв. И она уже никогда не поедет с ним в Венецию… Она вышла из спальни сама не своя. Закрыла за собой дверь и некоторое время просидела неподвижно на стуле. Голубая банковская книжка лежала на столе. Женя машинально уложила ее в сумочку. Теперь она богата – у нее пять тысяч долларов…