Россия и Европа. 1462-1921. В 3-х книгах

А теперь сравним её неудачу с тем, что произошло после драма- тического поворота Петра с Россией. Уже при Екатерине играла она ПеРвые роли в европейском концерте великих держав. А при Алек- Сандре I, по словам известного русского историка А.Е. Преснякова, «могло казаться, что процесс европеизации России доходит до край­них своих пределов. Разработка проектов политического преобразо­вания империи подготовляла переход государственного строя к евро­пейским формам государственности; эпоха конгрессов вводила Рос­сию органической частью в европейский концерт международных связей, а её внешнюю политику — в рамки общеевропейской полити­ческой системы; конституционное Царство Польское становилось об­разцом общего переустройства империи».[8] И что еще важнее, вырос­ло в России при Александре вполне европейское поколение образо­ванной молодежи, готовой рискнуть своей вполне благополучной жизнью ради уничтожения крестьянского рабства и самодержавия . Короче, не прошло и столетия после Петра, как российская элита вер­нула себе утраченную при Грозном европейскую идентичность.

И все лишь затем, чтобы еще через столетие настиг её новый ги­гантский взмах исторического «маятника» и она, по сути, вернулась в 1917 году к ориентации Грозного. А потом — всего лишь три поколе­ния спустя — новый взмах «маятника» в 1991-м. И новое возвраще­ние к европейской ориентации. Как объяснить эту странную динами­ку русской истории, не допустив, что работают в ней две противопо­ложные традиции?Слов нет, Реформация и Контрреформация, революции и рестав­рации, непримиримое противостояние либералов и консерваторов терзали Европу на протяжении столетий. Но не до такой же степени, чтобы страны её теряли свою европейскую идентичность. А Россия, как мы видели, теряла. Ведь после каждого цивилизационного сдви­га представала перед наблюдателем совсем, по сути, другая страна. Ну что, собственно, общего было между угрюмыми московитскими дьяками в долгополых кафтанах, для которых еретическое «латин­ство» было анафемой, и петербургским изнеженным вельможеством, которое по-французски говорило лучше, чем по-русски?Но ведь точно так же отличались от александровского дворян­ства, для которого Европа была вторым домом, сталинские подьячие в легендарных долгополых пальто, выглядевших плохой имитацией московитских кафтанов. И хотя рассуждали теперь эти подьячие не

о вселенской победе православия, а совсем даже наоборот, о тор­жестве безбожного социализма, но погрязшая в буржуазном зле еретическая Европа вызывала у них точно такое же отвращение, как «латинство» у их прапрадедов.

Введение

Попробуйте, если сможете, вывести этот «маятник», в монумен­тальных взмахах которого страна теряла и вновь обретала, и снова теряла и опять обретала европейскую идентичность из какого-нибудь одного политического корня.

Попытка «неоевразийцев»

А что вы думаете, ведь пробуют! Например, новейшая «не­оевразийская» школа в российской политологии во главе с двумя московскими учеными — заведующим кафедрой философии Бау­манского училища В.В. Ильиным и заведующим кафедрой политиче­ских наук МГУ покойным ныне (мир праху его!) А.С. Панариным (о маргинальных «евразийцах», мутящих сегодня воду на обочинах российской политики под руководством Александра Дугина, я уже и не говорю.) Вот основные идеи серьезных людей, профессоров, как В.Г. Сироткин . Во-первых, исключительность России. Ильин: «Мир разделен на Север, Юг и Россию... Север — развитый мир, Юг — отстойник цивилизации, Россия — балансир между ними».15 Панарин вторит: «Одиночество России в мире носило мистический характер... Дар эсхатологического предчувствия породил духовное величие России^и её великое одиночество».16

Во-вторых, обреченность Запада (он же «развитый Север»), ко­торый вдобавок не только не ценит своего «балансира», но и явно к нему недоброжелателен: «Россию хотят загнать в третий мир» (он же «отстойник цивилизации».)17 Впрочем, «дело и в общей цивили- ззционной тупиковости западного пути в связи с рельефно проступа- юЩей глобальной несостоятельностью индустриализма и консьюме-

16 17

РеФормы и контрреформы в России (далее Реформы), М., 1996, с. 208. Там же, с. 254.

там Же> с. 255.

^ Яиоа

ризма... С позиций глобалистики вестернизация давно и безнадеж­но самоисчерпалась».18

В-третьих, врожденная, если можно так выразиться, сверхдер- жавность «балансира»: «Любая партия в России рано или поздно об­наруживает — для того чтобы сохранить власть, ей необходима госу­дарственная и даже мессианская идея, связанная с провозглашени­ем мирового величия и призвания России». Почему так? Да просто потому, что «законы производства власти в России неминуемо ведут к воссозданию России как сверхдержавы».19