Россия и Европа. 1462-1921. В 3-х книгах

сводится лишь к расчистке захламленной мифами территории рус­ского прошлого и к распутыванию древней загадки. Она должна еще показать, почему другие подходы к ней не работают. Например, лет 150 назад свою разгадку природы русской государственности пред­ложили предшественники Пушкова, славянофилы. Привлекатель­ность её была в предельной простоте. В нескольких словах звучала она так: всё было прекрасно в допетровской России, на Святой Руси, покуда не налетел вдруг на неё зловещий «черный вихрь с Запада», инструментом которого оказался Петр. Как часовой, изменивший присяге, распахнул он ворота (или, если угодно, «окно») родной кре­пости для враждебного Святой Руси европейского влияния. В ре­зультате Россия перестала быть Россией, превратилась в какую-то ублюдочную «полуЕвропу».

История,Однако, подвергла соблазнительную славянофильскую разгадку жестокой проверке. И вот что обнаружилось в 1917, когда, пусть всего на три поколения и в совершенно неожиданном истори­ческом повороте, страна вдруг действительно вернулась в допетров­ский мир. Новый режим истово боролся с проклятой славянофила­ми петербургской Россией. Он наглухо заколотил петровское «окно» и воспроизвел, по словам того же Федотова, многие черты старой Московии. В частности, он опять противопоставил Россию Европе, опять возмечтал о Третьем Риме, опять закрепостил крестьянство, опять принялся жестоко преследовать «латинство» (под псевдони­мом буржуазности). Одним словом, как и желали славянофилы,страна снова получила возможность развиваться отдельно от Евро­пы, надежно закрытая от всяких еретических влияний.

И что же? Стало людям жить лучше в «холоде этой изоляции и са­моизоляции», по выражению президента Медведева? Родился в стране новый Пушкин? Расцвела её культура? «Архипелаг Гулаг» Солженицына навсегда останется одним из самых замечательных свидетельств того, что именно расцвело в России, изолированной от Европы. Да разве еще «басманный суд», бесперебойно поставляв­ший Гулагу все новые и новые жертвы.

Тем не менее даже такое очевидное банкротство предложенной славянофилами «национальной схемы» ни на минуту не предосте­регло того же Солженицына от славянофильского объяснения на­шей трагедии в XX веке. Разве что на место Петра как верховного агента Запада подставил он Ленина и соответственно объявил золо­тым веком эпоху доленинскую (даже не заметив убийственной иро­нии в том, что превозносил он ту самую петровскую Россию, которую прокляли славянофилы).

Ирония иронией, однако, но метод-то и впрямь прежний, славя­нофильский. Вот он в двух словах; период, предшествующий совре­менному (в одном случае допетровский, в другом — доленинский) механически объявляется золотым веком. И виновником катастро­фы неизбежно оказывается некий верховный злодей — орудие враж­дебного Запада. Вот и вся разгадка. Согласитесь, что это XVII век, по­пытка применить механическую методологию к сложнейшим реали­ям эйнштейновской политической вселенной. За постулат здесь принимается именно то, что требуется доказать. А именно, что откры­тость Европе способна лишь обесплодить русскую культуру, иска­зить, убить её. Между тем достаточно одного взгляда на русскую ис­торию, чтобы увидеть, что в действительности дело обстояло прямо противоположным образом.

Разве не породила европейская эпоха России, связанная с име­нем Ивана III, блестящую плеяду нестяжательской интеллигенции, того же Нила Сорского или Максима Грека и Вассиана Патрикеева? И разве не создала следующая за нею европейская эпоха, связанная с именем Петра, великую культуру? И совершенно при этом несущес­твенно, что мы думаем о Петре. Несущественно даже, что он сам, ес­ли верить Остерману, относился к Европе чисто потребительски, дес­кать, нужна она нам лишь не несколько десятилетий, а потом мы по­вернемся к ней задом.

Важно другое. Важно, что эти предполагаемые несколько деся­тилетий затянулись на восемь поколений. Важно, что уже столетие спустя после Петра ответила Россия «на императорский приказ об­разоваться громадным явлением Пушкина». Важно, что еще столе­тие спустя, когда имя Герцена, которому принадлежит эта знамени­тая фраза, было в Москве по цензурным причинам непроизноси­мо, полностью принял его точку зрения и сам патриарх русских историков — и беспощадный критик Петра — Василий Осипович Ключевский, повторив его в своей пушкинской речи 1899 года: «Один русский писатель недавнего прошлого хорошо сказал, что Петр своей реформой сделал вызов России, её гению, и Россия от­ветила ему».

Короче, важно, что открытие «вихрю с Запада» неизменно при­носило русской культуре её Болдинскую осень, тогда как изоляция от Европы, связанная ли с именем Грозного царя или Сталина, столь же неизменно оставляла после себя обломки и «духовное оцепене­ние». В этой открытости миру, по свидетельству истории, секрет пло­доношения русской культуры.