Россия и Европа. 1462-1921. В 3-х книгах

По традиции в Юрьев день крестьяне имели право покидать лендлорда. Судебник 1497 г. придал этому обычаю силу государ­ственного закона. Толкуется это так, что именно Иван III, сведя сво­боду крестьянского передвижения к двум неделям, заложил основу крепостного права. Отсюда оставался лишь один шаг к полному «за­креплению» крестьян — к введению Грозным «заповедных лет», за­прещавших какое бы то ни было их передвижение. Так и преврати­лось крестьянство в безгласную, беспощадно эксплуатируемую мас­су, мертвую в законе. Улавливаете мифическую «однолинейность»?

Глава вторая Первостроитель

А теперь посмотрим, как обстояло дело в действительности, от­талкиваясь от одной из классических, по установившемуся мнению, работ — «Лорд и крестьянин в России» Джерома Блэма. «Уже в кон­це XV века, — категорически утверждает автор, — право крестьян­ского передвижения было урезано. Судебник 1497-го зафиксировал две недели на Юрьев день осенью (25 ноября) как единственное за­конное время, когда крестьянин мог покинуть лендлорда, а также тя­желый штраф, который он должен был уплатить, прежде чем уйти».41

Для Блэма, конечно, не секрет, что Юрьев день придуман не Иваном III. Он был лишь «официальным признанием древнего права крестьянина на уход, защищавшим его от попыток сеньора отнять у него эту привилегию. Если лендлорд пытался удержать его против

41 Jerome Blum. Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century, Princeton University Press, 1961, p. 247. Emphasis added.

Часть первая \ Гпава вторая КОНЕЦ ЕВРОПЕЙСКОГО СТОЛЕТИЯ РОССИИ ПврВОСТрОИТвЛЬ

воли, крестьянин мог обратиться к властям и вынудить сеньора при­знать его свободу уйти».42 «В свете этих гарантий, — продолжает Блэм, — выглядит вполне правдоподобно, что крестьянин распола­гал полной свободой передвижения, если он исполнял резонные ус­ловия, установленные законом». Блэм даже соглашается с Б,Н. Чи­чериным, одним из первых историков русского крестьянства, писав­шим в 1858 году, что «свобода передвижения была универсальным феноменом в старой России до конца XVI века».43

Въедливый читатель заметит, наверное, что в одной и той же фразе Блэм почему-то трактует Юрьев день и как «право» крестьяни­на и как его «привилегию» (что, конечно, совсем разные вещи). И «тяжелый штраф» через две страницы превращается у него в «ре­зонные условия, установленные законом». Но эти странные погреш­ности меркнут перед главным, концептуальным противоречием. Ибо, с одной стороны, признает он, что свобода передвижения была «полной», а с другой, утверждает, что она была «урезана». Пытаясь как-то свести концы с концами, Блэм говорит, что юрист Чичерин просто «путает законодательство с историческим фактом». Хоть за­кон и защищал свободу передвижения, «крестьянину становилось все труднее покинуть лендлорда, поскольку сеньор мог употребить различные уловки, как законные, так и незаконные, чтоб удержать его»44 Но концы тут же расходятся еще дальше, потому что Блэм, по сути, нечаянно опровергает классический тезис старого мифа. Полу­чается веды* что тоталитарное государство, несмотря на свое пред­полагаемое всемогущество, было бессильно заставить помещика уважать свой закон.

На самом деле запутался тут Блэм окончательно. Хотя бы потому, что вовсе не только юрист Чичерин, но и такие крупнейшие, если не самые крупные специалисты по истории русского крестьянства, как М.А. Дьяконов и Б.Д. Греков, были уверены: несмотря на все «улов­ки лендлордов», Юрьев день вполне реально работал еще много де-

'bid Emphasis added.

ibid., о. 249. Emphasis added.

Ibid.

сятилетий после издания Судебника Ивана III. У Дьяконова нет ни ма­лейшего сомнения, что до второй половины XVI века крестьяне сво­бодно уходили от помещиков.45 Греков, ссылаясь на документы Во­локоламского монастыря, приводит конкретные цифры крестьян­ского выхода по годам.46

А сверх того в нашем распоряжении есть ведь и свидетельство очевидца. Опричник Генрих Штаден, бежавший за границу до введе­ния «заповедных лет», категорически утверждает, что все крестьяне страны имеют в Юрьев день свободный выход.47 Едва ли можно запо­дозрить лютого врага России Штадена в идеализации московских порядков. И тем более в недостатке информации: он сам был поме­щиком и испытал силу Юрьева дня на собственном опыте.

Принимая все это во внимание, получаем картину прямо проти­воположную той, которую предложил нам Блэм. Выходит, что судеб­ник 1497 года не только не урезал свободу крестьянского передви­жения, он ее законодательно защищал от тех самых «уловок», кото­рыми пытались удержать крестьян помещики, был, иначе говоря, своего рода «крестьянской конституцией» Ивана III. Никто, с другой стороны, не оспаривает, что, отменив Юрьев день, «заповедные го­ды» Грозного свободу эту уничтожили. Где же тут, спрашивается, однолинейность крестьянского закрепощения, если один законо­датель защищал крестьянскую свободу передвижения, а другой её запретил?

Глава вторая Первостроитель

Земская

Еще очевиднее станет для нас это драматичес-