Россия и Европа. Т.2

избавившись раз и навсегда от индустрии мифо­творчества, Россия просто не сможет твердо и необратимо стать на путь европейской (а это значит, конечно, не только хозяйственной, но и политической) модернизации. Грозным уроком для всех, кто сомневался в этом в XIX веке, стал октябрь 1917-го, когда, вопреки всем прогнозам, совершила вдруг страна еще один головокружи­тельный вираж и опять, в третий раз в своей истории, противопоста­вила себя Европе. Надо ли напоминать, что закончился этот вираж точно так же, как московитский и николаевский, — историческим тупиком и «духовным оцепенением»?

AS. Дементьев. Очерки по истории русской журналистики 1840-50 гг., М.-Л., 1951, с. 187-188.

смысл трилогии: Размышления автора Новые головы дракона 23

Но даже вполне осознав опасность мифотворчества, знаем ли мы, как от него избавиться? Я бросил ему вызов в первой книге три­логии и сражался, как увидит читатель, с куда более серьезными про­тивниками, чем Нарочницкая или Белковский. И, по крайней мере, некоторые из самых опасных мифов, льщу себя надеждой, опроверг. Но ведь они, как сказочный дракон, тотчас отращивают на месте отрубленной головы новую. Читатель могтолько что наблюдать один из таких случаев собственными глазами. Николаевская Народность состояла, согласно изданному по высочайшему повелению прескрип- ту министра народного просвещения, «в беспредельной преданности и повиновении самодержавию».²⁷ Столь откровенно холопская фор­мулировка могла бы устроить разве что Нарочницкую. Рафинирован­ного интеллектуала, как Найшуль, от нее, надо полагать, тошнит.

Что сделал он по этому поводу, мы видели. На месте архаической Народности возникли вдруг вполне модерные «ценностной язык» и «микроархетипы доимперской Руси». Что именно должны они озна­чать и чем отличаются от беспредельной преданности самодержа­вию, нам не объясняют. Подразумевается, конечно, нечто высокоуче­ное и оригинальное. На самом же деле перед нами все тот же старый дракон, пытающийся отрастить новую голову на месте отрубленной. Читатель увидит в первой книге трилогии, что повторится эта фантас­магория еще много раз. Так как же, скажите, с этим бороться?

В конце концов, даже Поппер должен был признать, что воевать с каждым отдельным мифом врагов открытого общества ему не под силу и ограничился опровержением мифов Платона и Маркса. Но. с другой стороны, если не бороться с каждой новой ипостасью неукротимо возрождающихся мифов, то какой тогда вообще в ми- фоборчестве смысл?

смысл трилогии:

«Целина, ждущая плуга»

Странным образом навела меня на возможное Решение этой, казалось бы, неразрешимой проблемы (да и то не ^сРазу, но лишь во второй книге трилогии, трактующей именно ни­колаевскую имитацию Московии в 1825-1855 гг.) знаменитая жа-

Никитенко. Дневник в трех томах, М., 1951, т. 1, с. 266.

лоба Георгия Петровича Федотова на то, что «национальный ка­нон, установленный в XIX веке, явно себя исчерпал. Его эвристиче­ская и конструктивная ценность ничтожны. Он давно уже звучит фальшью, а другой схемы не создано. Нет архитектора, нет плана, нет идеи».[2]

Понять печаль Федотова, самого, пожалуй, проницательного из эмигрантских мыслителей, легко. В годы расцвета российской исто­риографии, в постниколаевской России, серьезные историки, все как один русские европейцы (славянофилы так и не создали обоб­щающего исторического труда), исходили из одного и того же посту­лата. Звучал он примерно так: Петр навсегда повернул русскую жизнь на европейские рельсы. И после того как великий император «отрекся, — по выражению Чаадаева, — от старой России, вырыл пропасть между нашим Прошлым и нашим настоящим и грудой бро­сил туда все наши предания»,[3] никакая сила больше не сможет за­ставить страну снова противопоставить себя Европе. Возможность еще одного повторения Московии и в голову этим историкам не приходила. Даже николаевское царствование выглядело в свете этого «канона» всего лишь досадным эпизодом, своего рода по­следним арьергардным боем допетровской России. И Великая ре­форма Александра II, немедленно за ним последовавшая, еще раз, казалось, подтверждала постниколаевский консенсус историков: Россия движется в Европу, пусть с запозданием, но необратимо. В том-то, между прочим, и состоял смысл «национального канона», как выражались во времена Федотова (или, говоря современным научным языком, парадигмы национальной истории), что он позво­лял, полагали тогда историки, предсказывать будущее. Накануне 1917-го будущее России казалось им предопределенным.

А потом грянул гром. И «канон» рухнул — вместе со всеми осно­ванными на нем предсказаниями. И заменить его оказалось нечем. Удивительно ли, если заключил из этого Федотов, что «наша история снова лежит перед нами как целина, ждущая плуга»?[4]

■)'. смысл трилогии: Размышления автора

СМЫСЛ ТРИЛОГИИ:

Размышления автора

Обманутые

мифотворцами Мы уже знаем, что