Россия и мусульманский мир № 11 / 2017

Опрос в Грозном проводился зимой 2015–2016 гг. под руководством кандидата социологических наук доцента Мусы Юсупова (N = 220 человек, выборка квотная).

О декларируемой идентичности петербуржцев и жителей Грозного позволяет судить ранжирование их членства в отдельных социальных общностях (см. табл. 1).

Таблица 1

Ранжирование принадлежности к социальным общностям (сравнение)

Примечание:

Членство в несопоставимых общностях представлено курсивом.

Из данных таблицы видно, что образы «я» русского и чеченца заметно различаются. Если у петербуржцев в известном смысле конкурируют этническая и территориальная составляющая (в исследовании 2011 г. петербургская идентичность даже слегка превышала этническую – 1,9 и 2,1 соответственно), то для чеченцев ведущим признаком самоидентификации оказывается конфессиональная принадлежность, заметно доминирующая даже над этническим самоопределением. Территориальная идентичность для грозненской выборки несущественна, невысок ранг и тейпового членства, что косвенно позволяет судить о формировании единого чеченского самосознания и преодолении традиционной родовой «привязки».

Гражданская идентичность для обеих выборок, но особенно для чеченской, явно «отстает» от этнической, что подтверждается (для Петербурга) данными наших предыдущих исследований.

Важным признаком этнического самосознания являются консолидирующие признаки идентичности – иными словами, те не в полной мере осознаваемые опоры, которые цементируют общность и позволяют говорить о групповой самоидентификации.

При такой постановке вопроса религия для чеченцев является основой консолидации, что подтверждает особую значимость ислама для самоидентификации этого народа. Несомненное сходство между представлениями обеих групп обнаруживается по признаку «родная земля», который оказывается в ряду основ консолидации и чеченцев, и петербуржцев. Судя по данным наших исследований, полученных в ходе социально-психологического эксперимента, «Россия» и «Родина» ассоциируются у петербуржцев в первую очередь именно с «землей», «пространством», «территорией».

По-видимому, географический детерминизм, несмотря на негативное отношение научной среды к этой якобы устаревшей теории, в массовом сознании сохраняет свои позиции, причем, как мы видим, у таких различных по менталитету и культурной традиции сообществ, как чеченцы и русские по национальности петербуржцы. Причем на «вес» этого признака не влияет даже степень ценностной модернизации: в петербургской выборке преобладали лица с высшим и незаконченным высшим образованием.

Представление грозненских респондентов о ранге отдельных признаков в «русской» консолидации в целом не совпадает с мнением самих русских. Так, наибольшее расхождение обнаруживается по признакам «образ жизни» и «государство», причем это расхождение носит зеркальный характер. Доминирующее место «государства» (ранг 3,1) в представлении чеченцев о русских в их «автопортрете» занимает «образ жизни», причем с тем же числовым выражением (3,1). Можно предположить, что в восприятии чеченцев Россия – это «русское государство», несмотря на официальное название «Российская Федерация», и поэтому они полагают, что этническая идентичность русских должна совпадать с гражданской. Однако сами русские не разделяют это мнение, не считая себя государствообразующим народом, что, кстати, соответствует Конституции РФ. Значительно больше их объединяет «образ жизни», т.е. определенные неинституциональные нормы, которым принято следовать как в частной жизни, так и в социальном поведении. Иными словами, для русских важнее оказывается не макро-, а микроуровень взаимодействия, который отражает ментальное, психологическое своеобразие общности.

По мнению чеченцев, история значительно важнее для консолидации русских, чем чеченцев. По-видимому, это объясняется тем, что в массовом сознании история – это прошлое государства, а не народа, и, следовательно, в нашей стране – это «русская», а не «чеченская» история (для чеченцев ранг составил 5,2; для русских – 3,7). Обратимся к основным вехам и фактам коллективной исторической памяти, которые позволил обнаружить опрос в Петербурге и Грозном.

Вопросы открытого типа формулировались следующим образом: «Какие события в истории России вызывают лично у Вас чувство гордости, а какие – чувство стыда или сожаления за то, что они произошли?» В обоих случаях предлагалось назвать первых три события, которые приходят в голову.

Ответы в Петербурге и в Чечне оказались в чем-то схожими и в чем-то различными, что вполне естественно, учитывая непростой путь интеграции чеченцев и Чечни в российскую государственность как в XIX, так и в XX в. Между обеими группами участников опроса особенно заметно различие по событиям, вызывающим чувство гордости.