Россия и последние войны ХХ века

И в такой вот атмосфере разворачивается главное действие: охота за так называемыми «военными преступниками» [912], которая ведется с нарушением установленных самим «международным сообществом» правил, как это произошло при задержании Момчило Краишника — в доме его родителей, дверь в котором взломали солдаты. Наконец, международные инстанции по своему произволу решили и судьбу Брчко, а, стало быть, и Посавинского коридора, соединяющего западную и восточную части Республики Сербской. Сегодня его передали под контроль сараевского правительства, что сделало положение РС, разорванной на две части, еще более тяжелым. При этом боеспособность правительственных сил все время наращивалась при поддержке тех же международных сил, которые взялись осуществлять в Боснии и Герцеговине беспристрастный арбитраж, но на деле продемонстрировали крайнюю степень корыстной заинтересованности в предельном ослаблении одной из сторон конфликта и мощном усилении другой. По американской программе «Оснащение и подготовка» [913]

в Боснию и Герцеговину были доставлены крупные партии оружия, боеприпасов и систем связи на общую сумму 400 млн долларов [914]. Это проливает дополнительный свет на акцию НАТО в Косово, ставшую необходимым элементом в системной целостности общей стратегии Запада, и вопиющим образом подчеркивает отсутствие таковой у России, представшее особенно очевидным как раз весной-летом 1999 года.

Косово-99: НАТО на марше

Картина событий весны-лета 1999 года внешне столь же проста, сколь сложна и запутана она в Боснии; да и три месяца это не три года. И тем не менее, по своим масштабам, по своим последствиям — и непосредственным, и опосредованным — они превзошли все локальные войны, происходившие в мире после 1945 года, включая даже войны в Корее, Вьетнаме и Афганистане. Ибо те были пробой сил между блоками, не ломавшей ни основных принципов и рамок послевоенного миропорядка, ни созданных по решению наций основных структур его поддержания — прежде всего ООН и СБ.

Уход СССР из истории и последовавшая за ним самоликвидация России в качестве великой державы, ее общий упадок, а в особенности ослабление ее мироустрояющей воли создали качественно новую ситуацию, что сказалось уже в Боснии. Заостряя [915]

, можно даже сказать, что уже в Боснии Россия продемонстрировала готовность не только отказаться от притязаний на самостоятельную, а тем более главную роль, но и просто-напросто обслуживать интересы единственной оставшейся в мире сверхдержавы. Разумеется, без боснийского пролога не стала бы возможной и косовская драма и последовавшая за ней решительная ломка всей прежней системы международных отношений, с основополагающими для нее понятием государства-нации и принципом невмешательства в суверенные дела этих государств-наций, которые-то — а не какой-то ареопаг избранных, закрытый элитный клуб — в прежнем понимании и образовывали все вместе международное сообщество. Сегодня, после балканских войн конца ХХ века, само содержание этого понятия, особенно когда к нему добавляют, притом все чаще, словечко «цивилизованное», меняется до неузнаваемости. Не только в обиходной речи, но и в словаре политиков оно начинает обозначать именно западный альянс, охотно отождествляющий себя с мощью США.

Именно в таком духе высказался один из высокопоставленных чиновников вашингтонской администрации, бывший посол США в СССР Т. Пикеринг: «Когда мы говорим о международном сообществе, мы подразумеваем страны восьмерки». Но, с учетом двусмысленной роли России в этой самой восьмерке, все прекрасно понимают, что речь идет о семерке.

Это — новый взлет евро- [916]

вестоцентризма, как казалось после двух мировых войн уже отжившего свой век. Однако историческая капитуляция СССР в эпоху Горбачева, готовность нынешней РФ не оспаривать тезис о тождественности западных и общечеловеческих ценностей привели к новой бурной экспансии притязаний Запада на роль единственного смыслообразующего лица мировой истории. А утверждение им себя в этой роли требует особой решительности и жесткости в ломке всего, что соотносится с областью национально-исторических преданий как самой мощной основой чьих-либо попыток строить свою собственную национальную идентичность.

Тут «семеркой» осуществляется даже своего рода педагогика. Русским, например, хорошо известно, какому давлению подвергается их собственная национальная память, в поддержании, а тем более, оживлении которой постоянно видят угрозу «фашизма», «великодержавного шовинизма» и «имперских притязаний» — последнее, конечно, особенно опасно для стратегов Pax Americana.

Строуб Тэлботт, выступая в Стэнфордском университете, прямо предложил русским скорректировать их историческую память таким образом, чтобы минимизировать в ней воспоминания о противостоянии России с Западом. Тогда-то и прозвучала циничная, хотя и облеченная в благостную форму дружеского совета рекомендация: «Вам следует уделять меньше внимания образу Александра Невского, побеждающего шведских рыцарей в битве на льду…»