Россия и последние войны ХХ века

Что до Горбачева, то уже в 1988 году, то есть до вывода ОКСВ из Афганистана, он перешагнул черту, отделяющую реформирование от разрушения государства — и, по-видимому, вполне сознательного. Как пишет в своих весьма откровенных воспоминаниях его многолетний помощник А.С. Черняев, после выступления Генсека в ООН в конце 1988 года, где «он как бы получил «диплом» от международного сообщества государств и народов… начался повальный, я бы сказал, разгром всей нашей 70-летней советской истории, пересмотр всего и вся… И сама Октябрьская революция превращалась постепенно в историческую ошибку… уже появился термин «тоталитаризм» при оценке советской истории…»

И далее — самое важное, быть может, в контексте ретроспективного рассмотрения событий рубежного 1989 года: «Кстати, перед Новым Годом по ТВ выступил Гавриил Попов. Сказал он примерно следующее: в 1989 году возникшие уже тенденции будут набирать силу. Объективная логика, а может быть, и замысел Горбачева, предположил он, состоит в том, чтобы дать 70-летнему режиму распасться и только тогда общество «из чувства самосохранения» начнет создаваться заново…

Что это было: «объективная ли логика» или «замысел»? И то, и другое. Помните? «Пойду далеко!» — говорил мне раз Горбачев. Но идти надо было значительно быстрее. После Нью-Йорка, когда была обеспечена «внешняя среда» — Hic Rhodus, hic salta, как говорили древние и как повторял за ними Маркc» [92].

Одним из этапов такого ускорения [93]

и стал вывод советских войск из Афганистана в той форме, в какой он состоялся. Разумеется, Горбачеву было известно о продолжении американских военных поставок моджахедам [94], но позиция его оставалась непреклонной: «Любые наши действия должны быть подчинены поставленной цели — уходим, и афганцы пусть сами решают свои дела…» [95]

. В ситуации нарастающего потока вооружений в Афганистан слова о самостоятельном решении афганцами своих дел звучали, по меньшей мере, цинично. Но Горбачев, видимо, уже связал себя обязательствами, к «гуманитарным озабоченностям» не имеющим никакого отношения. Более того, как рассказывает генерал Шершнев, самые жестокие советские бомбардировки пришлись именно на это время и именно по кишлакам, прилегавшим к путям отхода 40-й армии. Кто-то в Москве очень боялся, что действия моджахедов осложнят вывод, не позволят уложиться в согласованные сроки и открыть США совершенно новые возможности для разыгрывания «исламской карты». Справедливость требует признать, однако, что в ответ на откровенную подрывную деятельность, направляемую из Афганистана на территорию СССР, адекватного ответа не было еще и в догорбачевский период, и это, разумеется, не осталось незамеченным заинтересованной стороной.

По словам Мохаммада Юсефа, начальника афганского отдела пакистанских спецслужб [96], с 1983 по 1987 год советское руководство в целом вело ту же «оборонительную политику», которая была характерной и для поведения ОКСВ в Афганистане.

И как ОКСВ становился все более уязвимым для энергичных наступательных действий моджахедов и стоящих за их спинами иностранных спецслужб, так и приходится сделать горький вывод — СССР в целом не решался энергично ответить на действия американской стороны, для которой именно 1980-е годы стали годами открытого наступления на СССР — о чем свидетельствует и целый ряд принятых в это время специальных директив*. Важнейшими из них были NSDD-32 и NSDD-55, разработанные еще при Рейгане. Первая прямо объявляла о цели пересмотра итогов Второй мировой войны. «В результате мы сочли Ялтинскую конференцию недействительной», — вспоминает Эдвин Мид, бывший член Совета Национальной безопасности США.

Увы, со стороны СССР не последовало никакой реакции — как, впрочем, не последовало ее и на другую директиву NSDD-55, суть которой известный советолог Ричард Пайпс определяет следующим образом: «Директива четко формулировала, что нашей целью является уже не сосуществование с СССР, а изменение советской системы с помощью внешнего нажима».

Упорное продолжение советского курса на сосуществование в этих условиях начинало все больше походить на коллаборацию, в каковую он и превратился открыто с приходом к власти М.С. Горбачева.

С Горбачевым открывается финальный этап «холодной войны» [97]: вялая оборона сменяется открытым отступлением, которое, в свой черед, превращается в паническое бегство. И, разумеется, рассматриваемый в этом контексте вывод ОКСВ из Афганистана — к тому же и без создания надежного политического тыла в оставляемой стране — был шагом вовсе не к миру, а к перенесению «Афганистана», то есть разогревания военно-политической нестабильности на южной дуге, на территорию СССР, а затем России.