Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II

Русских и вообще славян (за исключением поляков) «основоположники» не любили как по идейным соображениям, так и просто по наитию. Во-первых, с их точки зрения, русское самодержавие и славянофильство представляли собой главную по тем временам угрозу грядущей социалистической революции в Европе – следовательно, любые средства в борьбе с Россией и славянами были оправданы. Во-вторых, по мнению «основоположников», славяне плелись в хвосте революционного процесса, а потому довольно долго не представляли для марксистов ни ценности, ни интереса в силу своей «недоразвитости».

В последнем разделе коммунистического манифеста (1848), где рассматривается вопрос взаимоотношений с оппозиционными партиями в различных странах мира, о России нет даже упоминания, а первая публикация манифеста на русском языке в «Колоколе» никаких эмоций, кроме недоумения (зачем это им?), у Маркса и Энгельса не вызвала. Энгельс назвал это издание «литературным курьезом». И только.

За событиями в России, конечно, наблюдали, и очень внимательно, но отнюдь не в надежде увидеть там ростки прогресса, а лишь осуществляя необходимый мониторинг действий потенциального противника. Маркс учил русский язык не из уважения к русской мысли и культуре, а просто потому, что считал нужным черпать сведения о России из первоисточников.

Немногочисленные русские оппозиционеры также вызывали у «основоположников» изрядный скепсис. Их перу принадлежит немало язвительной критики в адрес демократа Герцена, анархиста Бакунина и других русских «столпов революционной мысли». Добрых слов от Маркса и Энгельса удостоилась лишь одна русская революционная партия – «Народная воля» (о ней речь пойдет позже) и лишь один крупный русский диссидент, как раз родоначальник народничества Николай Чернышевский. Его мысль о том, что Россия придет к социализму через крестьянскую общину, показалась Марксу и Энгельсу любопытной.

О том, какими в действительности были отношения Маркса с Бакуниным и Герценом, можно при желании прочесть в мемуарах последнего. В своей книге «Былое и думы» Герцен, например, с возмущением рассказывает о том, как «Маркс, очень хорошо знавший Бакунина, который чуть не сложил свою голову за немцев под топором саксонского палача, выдал его за русского шпиона», опубликовав в своей газете очевидную фальшивку. Будучи разоблаченным, основоположник научного коммунизма ограничился лишь двумя словами о том, что статью о Бакунине поместили «во время его отсутствия».

Комментируя откровенно неприличную отписку Маркса, Герцен с возмущением пишет:

Финал совершенно немецкий – он невозможен не только во Франции, где… издатель зарыл бы всю нечистоту дела под кучей фраз, слов, околичнословий, нравственных сентенций, покрыл бы ее отчаянием qu’on avait surpris sa religion [что злоупотребили его доверием] – но даже английский издатель, несравненно менее церемонный, не смел бы свалить дела на сотрудников.

В другой раз объектом нападок Маркса стал уже сам Герцен. Когда международный комитет, состоявший из различного рода иностранных политэмигрантов и английских социалистов, пригласил русского демократа выступить на митинге в Лондоне «в память революции 1848 года», Маркс в ультимативном тоне потребовал от организаторов мероприятия отозвать уже направленное Герцену приглашение.

Когда организаторы митинга попросили аргументировать позицию, Маркс, как пишет Герцен,

…сказал, что он меня лично не знает, что он не имеет никакого частного обвинения, но находит достаточным, что я русский, и притом русский, который во всем, что писал, поддерживает Россию, – что, наконец, если комитет не исключит меня, то он, Маркс, со всеми своими будет принужден выйти.

Так и случилось. При голосовании по этому вопросу марксисты с треском проиграли и покинули комитет, а Герцен, как он сам признает, назло всем приехал на митинг и выступил. Герцен отмечал: «…вся эта ненависть со стороны Маркса была чисто платоническая, так сказать, безличная – меня приносили в жертву фатерланду – из патриотизма».

Безличный характер этой ненависти и впечатляет. Достаточно было быть просто русским, чтобы оказаться у Маркса под подозрением.