Россия при старом режиме

Из всего сказанного выше об обязательной службе помещиков, следует очевидный вывод, что крепостное состояние крестьян не было в России неким исключительным явлением, а представляло собою составную часть всеохватывающей системы, прикрепляющей все население к государству. В отличие от раба древнего мира или обеих Америк, крепостной Московской Руси не был несвободным человеком, живущим среди вольных людей, илотом среди граждан. Он был членом общественного организма, никому не позволявшего свободно распоряжаться своим временем и имуществом. Наследственный характер общественного положения в Московской Руси и отсутствие грамот, гарантирующих членам общественных групп какие-либо права и привилегии, означали,— с западноевропейской точки зрения,— что все россияне без исключения влачили несвободное существование. [По словам Марка Блоха, в феодальной Франции и Бургундии «появилось представление, что свобода будет утрачена, если нет возможности сделать свободный выбор хотя бы раз в жизни. Иными словами, полагали, что любые наследственные узы несут на себе отпечаток рабства» (Feudal Society, London, 1961, p. 261) Что до второго пункта, то на Западе было принято, что сословие составляют лишь те, кто принадлежит к группе, получившей королевскую хартию; по этой причине считалось, что западные крестьяне, у которых подобных хартий не было, сословия не составляют (Jacques Ellul, Histolre des institutions (Paris 1956), II, стр. 224)]. Михаил Сперанский, обозревая современную ему Россию через призму своего западного образования, заключил, что в ней есть лишь два состояния: «рабы государевы и рабы помещичьи. Первые называются свободными только в отношении ко вторым...». [M. M. Сперанский, Проекты и записки, М.-Л., 1961, стр. 43]. Эти слова написаны в 1805 г., когда юридическое положение дворян неизмеримо улучшилось по сравнению с XVI и XVII вв.

Разумеется, крестьянин находился в самом низу общественной пирамиды, и в некоторых отношениях (хотя и не во всех) ему приходилось горше других, однако он принадлежал к некоей всеобщей системе, и его неволю следует рассматривать как неотъемлемую ее часть: «Крестьянин не был прикреплен ни к земле, ни к лицу; он был, если можно так выразиться, прикреплен к государству; он был сделан государственным работником, при посредстве помещика». [Н. Хлебников, О влиянии общества на организацию государства в царский период русской истории, СПб., 1869, стр. 273]. По меньшей мере в одном отношении московские служилые люди находились в худшем положении, чем их крепостные: в отличие от них, слуги государевы не могли жить круглый год дома, в кругу семьи. Насколько тяжела была доля служилого человека, можно заключить из нескольких статей в Судебниках 1497 и 1550 гг., препятствующих помещикам отдаваться в холопы, чтобы избежать государственной службы. Торгово-ремесленное население также было прикреплено к своей профессии и месту жительства. Иными словами, крепостное состояние крестьян было лишь наиболее распространенной и самой заметной формой несвободы, которая пронизывала каждый слой московского общества, создавая замкнутую систему, где не было места личной вольности.

Административный аппарат Московской Руси был замечательно несложен. У царя имелся совет, звавшийся либо «Думой», либо «Боярами» (знакомый всем термин «Боярская дума» представляет собою неологизм, введенный историками XIX в.). Предшественников его можно отыскать в варяжский период, когда князья имели обычай держать совет со старшими членами своих дружин. В удельную эпоху такие советы обыкновенно состояли из служилых людей, которым было поручено управление княжеским имением и сбор податей; они назывались «путными боярами». С ростом монархии совет великого князя московского был расширен и начал включать, в дополнение к его близким родственникам и главным чиновникам, представителей виднейших родословных фамилий. В XIV, XV и начале XVI в. Дума была отчетливо аристократической, но по мере истощения власти древних родов их представителей заместили обычные служилые люди. В XVII в. вопрос о том, кому заседать в Думе, решался скорее на основании заслуг, чем происхождения.