Россия собирает своих евреев

Киев, со своей стороны, напоминал о последствиях для крестьянского хозяйства. После отъезда еврейских корчмарей (численность которых оценивалась в 30 тысяч человек) такому же числу трудоспособного крестьянства пришлось бы оторваться от хозяйства и занять их место. Деревенская корчма являлась не просто источником «отравления крестьянства». Она выступала как главный канал связи с рынком. Еврей-посредник скупал небольшие излишки крестьянской продукции и удовлетворял потребности сельского населения в товарах, не производившихся в деревне. Разрушение еврейской коммерческой сети в селе привело бы к обеднению и деревни, и самих евреев. Оба кагала соглашались, что экономическое преобразование жизни евреев желательно и необходимо, но лишь при условии его постепенного осуществления на протяжении десятилетий. Поспешность же могла привести к катастрофическим последствиям, что и подтвердили дальнейшие события[444]

.

И Киев, и Минск выделили сферу, в которой жизнь евреев особенно остро нуждалась в изменениях. Многие евреи проживали в частных имениях, где полностью зависели от прихотей и капризов хозяев-магнатов. Переход крупных коронных владений в частные руки ухудшил положение дел. Поэтому, если правительство действительно желает защитить и исправить евреев, писали из кагалов, следует установить законодательные преграды помещичьему произволу в отношении евреев. Стоит ли удивляться, что этот разумный совет, поддержанный киевским и минским губернаторами, не отразился в «Положении», составленном при участии польских магнатов. Единственный его отзвук слышался в неопределенных словах «Положения» о том, что евреи – народ свободный и не подлежат закрепощению. Отношения между евреями и владельцами их местечек – «штетлов» со временем не улучшались, служа постоянным поводом для еврейских прошений и жалоб[445]

.

Неспособность кагалов отсрочить или изменить план катастрофической перекройки общества, приведенный в действие «Положением», заставляла историков расценивать их тактику как полное поражение. Но в этих оценках не учитывается один явный успех политики кагалов – в основном из-за того, что он никак не отразился в окончательном варианте «Положения». Из ответов общин вытекает, что, до предпоследнего варианта включительно, в проекте «Положения» присутствовала идея учреждения Синедриона, как задумал его Державин и, отчасти, Нота Ноткин. Раньше высказывалось предположение, что грандиозные планы установления особой должности «протектора» евреев были отброшены на ранней стадии деятельности комитета, возможно – когда его покинул Державин. Киевский и минский кагалы потратили на борьбу с этим планом не меньше сил, чем на сопротивление замыслу запретить евреям виноторговлю. По мнению минского кагала. Синедрион принадлежал истории евреев и не имел аналогов в современности. Никакой верховной еврейской власти не существовало, и было бы крайне нереалистично воображать, будто какой-то орган окажется способен установить единые правила пестрой и причудливой ритуальной практики евреев, в частности, в вопросах кошерности и трефности[446]

. Киевские кагальники, полностью соглашаясь с мнением об искусственности идеи возрождения Синедриона, попытались придать замыслу такой поворот, чтобы он соответствовал традиционной практике. Они объясняли, что никакой съезд раввинов не сможет претендовать на верховный авторитет среди евреев. Более того, неизбежные при этом разногласия посеют среди евреев лишь разлад и смятение. Однако, говорилось далее, у раввинов имеются свои методы, которые можно использовать на благо реформ. Так, раввинские суды могли служить для рассмотрения мелких, в пределах ста рублей, исков бедных евреев. Можно было и разрешить раввинам назначать телесные наказания нарушителям еврейских религиозных законов[447]

. Но оба эти конкретные предложения были отвергнуты Комитетом, а заодно и сам принцип введения еврейского центрального института власти. Так что надо воздать должное представителям русского еврейства за то, что они спасли своих единоверцев от появления «Святейшего Синода для евреев» во главе с обер-прокурором – христианином. Такой исход дела нельзя было считать совершенно невозможным – ведь существовала же тогда во Франции подконтрольная государству Еврейская консистория.

Обсуждения в Комитете не сводились к шедшим за закрытыми дверями дебатам с участием сановников и евреев-консультантов. Целый ряд частных лиц направил в Комитет составленные по собственной инициативе предложения реформы. В этом отразился растущий интерес общества к еврейскому вопросу[448]. И наконец, чиновники из Комитета обратились к разработкам своих коллег и предшественников. Они хорошо знали о таких проектах, как тот, что подготовил Тадеуш Чацкий для Четырехлетнего сейма[449], или более скромные доморощенные сочинения Державина, Фризеля и Ноты Ноткина.