Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Возникает также вопрос: о каких «непреоборимых препятствиях» идет речь? Ответ на него находим в следующем, более подробном донесении: «Колонна князя Долгорукова встретила ров очень глубокий, так что немногим удалось выбраться из него, а за валом второй ров, наполненный водой. Вследствие этого колонна эта даже не в состоянии была проникнуть далеко в аул, потеряла много людей во рву, куда текинцы сосредоточили самый сильный огонь»[266]. Спрашивается: почему командование экспедицией начало штурм без элементарной подготовки, не разведав подступы к крепости? Ломакин невозмутимо сообщает: «Немногим удалось выбраться». В том же донесении он просит представить к награде князя Долгорукова и еще двух начальников штурмовых колонн – князя Витгенштейна и графа Борха. Не за их ли «сиятельными» спинами Ломакин собирался спрятаться?

Завершается ломакинская докладная бодрым выводом: неприятелю «внушен страх», «сильное нравственное потрясение и чувствительный урон, нанесенный текинцам, полагаю, значительно облегчат нашу задачу»[267].

Получив первую реляцию Ломакина, Великий князь легкомысленно слово в слово повторяет его победную версию в своем донесении Царю, и только через месяц, когда до Тифлиса доходят подробности о деле под Геок-Тепе из посторонних источников, Михаил Николаевич испытывает «сильное нравственное потрясение». Его телеграмма Державному брату от 28 сентября 1879 г. выглядит как крик души: «Обратное движение ахалтекинского отряда я представить не в состоянии!»[268]

В таком же смятении пребывали государственные мужи в Петербурге. 21 сентября Д.А. Милютин записал в дневнике: «Неудача наша поднимет дух противника, уронит наш престиж в крае и будет радостью для наших европейских врагов»[269]. Через несколько дней, находясь в том же меланхолическом расположении духа, военный министр сделал следующую запись: «Счастливее нас англичане: все невзгоды для них обращаются в выгоду. Есть известия уже о вступлении английских войск в Кабул»

[270]. Правда, если бы Дмитрий Алексеевич располагал в тот момент известием, что вслед за вступлением английской миссии в Кабул там вспыхнуло антианглийское восстание, охватившее всю страну, он бы не завидовал извечным конкурентам.

Как бы там ни было, российское правительство поражение русских войск рассматривало главным образом с позиций соперничества с Англией; в Петербурге не сомневались, что гибкие, энергичные и прекрасно информированные британские политики не станут мешкать и воспользуются военной неудачей России к своей выгоде. В связи с этим в течение осени 1879 – зимы 1880 г. ахал-текинский вопрос обсуждался в Петербурге в особых совещаниях различного состава. Мнения совещавшихся разделились: начальник Главного штаба граф Ф.Л. Гейден и министр финансов С.А. Грейг предлагали оставить попытки завоевать оазис Ахал-Теке, «совсем очистить Закаспийский край» и вместо дорогостоящих военных экспедиций заняться постройкой железной дороги Оренбург – Ташкент. Милютин, Гирс и генерал Н.Н. Обручев, талантливый военный, вскоре ставший начальником Главного штаба, настаивали на продолжении наступательных действий в Закаспии. Их коллективное мнение сводилось к тому, что «всякий шаг назад в Азии был бы гибельным». «Без занятия этой позиции, – говорил Милютин, – Кавказ и Туркестан будут всегда разъединены, ибо остающийся между ними промежуток уже и теперь является театром английских происков, в будущем же может дать доступ английскому влиянию непосредственно к берегам Каспийского моря. Занятие англичанами Кветты и Кандагара, быстрая постройка ими к этому пункту железной дороги от Инда и стремление их быстро водвориться в Герате ясно означают тот кратчайший путь, на котором должно состояться русско-английское столкновение или примирение»[271]

. Сторонники повторения Ахал-Текинской экспедиции считали необходимым поспешать с ней, пока англичане прочно увязли в Афганистане. Новая экспедиция к стенам Геок-Тепе была санкционирована Александром II ровно за год до его трагической гибели – 1 марта 1880 г.

Экспедиции нужен был абсолютно надежный военачальник, поскольку вторичного поражения от плохо организованного, плохо вооруженного и плохо обученного среднеазиатского противника Россия не могла себе позволить. Брат Царя – наместник Кавказа предлагал своих людей, заслуженных генералов, однако командующего второй экспедицией в туркменские степи Царь выбрал сам. Он выбрал М.Д. Скобелева, к которому долго относился настороженно, даже с подозрением, и в которого поверил только после Плевны, Шипки, Шеинова.