Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

«Ташкент, как термин географический, – писал сатирик, – есть страна, лежащая на юго-восток от Оренбургской губернии. Это классическая страна баранов, которые замечательны тем, что к стрижке ласковы и после оголения вновь обрастают с изумительной быстротой»[320]. Так можно было писать, будучи стопроцентно уверенным, что сарты и другие коренные обитатели тех мест никогда не читали и не будут читать «Отечественные записки». И далее: «Как термин отвлеченный, Ташкент есть страна, лежащая всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не гонящем. Если вы находитесь в городе, о котором в статистических таблицах сказано: жителей столько-то, приходских церквей столько-то, училищ нет, библиотек нет, богоугодных заведений нет, острог один и т. д., – вы можете сказать без ошибки, что находитесь в самом сердце Ташкента»[321].

Таков Ташкент, а вот каков ташкентец: «Ташкентец» – это просветитель. Просветитель вообще, просветитель на всяком месте и во что бы то ни стало; и при том просветитель, свободный от наук, но не смущающийся этим, ибо наука, по мнению его, создана не для распространения, а для стеснения просвещения. Человек науки, прежде всего, требует азбуки, потом складов четырех правил арифметики, таблички умножения и т. д. «Ташкентец» во всем этом видит неуместную придирку и прямо говорит, что останавливаться на подобных мелочах – значит спотыкаться и напрасно тратить золотое время. Он создал особенный род просветительной деятельности – просвещения безазбучного, которое не обогащает просвещаемого знаниями, не дает ему более удобных общежительных форм, а только снабжает известным запахом»[322]

.

Далее сатирик излагает план «всестороннего» изображения ташкентцев:

«Таким образом, я нахожу возможным изобразить:

ташкентца, цивилизующего in partibus[323]

;

ташкентца, цивилизующего внутренности;

ташкентца, разрабатывающего собственность казенную (в просторечии казнокрад); ташкентца, разрабатывающего собственность частную (в просторечии вор)…

Очень часто эти люди весьма различны по виду; но у всех имеется один соединительный крик: «Жрать!»[324]

Возникает естественный вопрос: бывал ли Щедрин в Ташкенте, жил ли там сколько-нибудь долго, если с такой страстью, прямо-таки религиозной пламенеющей ненавистью взялся обличать «порочный» город и его «погрязших в смертных грехах» обитателей?

В Ташкенте и других среднеазиатских городах обличитель никогда не был. Весьма сомнительно, что он читал что-нибудь о тех местах, а потому знал о них не больше того, что сообщил в начале своего произведения: «Страна, лежащая на юго-восток от Оренбургской губернии», его обличительный пафос возник на «прочном» основании рассказов и слухов.

Так бывало во все времена: открывались (завоевывались) новые земли, и туда устремлялись самые разные люди: и те, кому нужен был простор для приложения созидательных, творческих сил, и просто охотники до легкой наживы. Незаконно захватывали «инородческие» земли, злоупотребляли служебным положением – все это было, однако наказание настигало даже весьма высокопоставленных чинов туркестанской администрации. Очень громким было дело военного губернатора Сырдарьинской области генерала Головачева, начальника города Ташкента Мединского, нескольких чиновников канцелярии генерал-губернатора, которые выдавали и сами получали большие, чем жалованье, наградные суммы, беспроцентные ссуды; на одни и те же нужды по несколько раз собирали деньги с местного населения. Мединский заключал провинившихся в тюрьму и сек розгами не только без суда и следствия, но и без письменного постановления. Увы, эти приметы российской действительности не исчезли и по сей день.

Один из очерков щедринской сатиры имеет название «Ташкентцы – цивилизаторы». Издевка писателя был необоснованна и несправедлива. Вряд ли он стал бы издеваться над русской администрацией Туркестана, если бы знал, что в 60—70-х гг. Кауфман и его сподвижники не только запретили рабство и работорговлю в Средней Азии, но и следили за соблюдением этого запрета. Запрещены были такие виды казни, как перерезание горла виновного ножом и разного рода членовредительства. Впрочем, Салтыков-Щедрин, будучи революционным демократом (советская терминология), к факту относился без почтения. Эту традицию подхватили и развили Ленин и большевики.

Со стороны писателя некорректно было так грубо поносить маленький русский город, который возник всего за четыре года до того, как писатель сел за свою сатиру. Естественно, в этом городе не могло быть ни университета, ни оперы, ни картинной галереи.

Чего же не знал или не хотел знать о Ташкенте и ташкентцах писатель Н. Щедрин? Об этом будет сказано ниже.