Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования

Постепенно русские улучшили свое положение. Во время дерзких вылазок, во-первых, подожгли городскую мечеть, где находился наблюдательный пункт противника, а во-вторых, выжгли целую улицу вдоль стен цитадели. То была «элементарная предосторожность, которую должен был исполнить еще много ранее сам командующий войсками, очевидно по доброте душевной не решивший наносить жителям изъяна, – результат был тот, что перебили у нас много народа да вдобавок чуть не отобрали крепость, падение которой было бы, бесспорно, сигналом для общего восстания Средней Азии»[194]. Так считал Верещагин.

Вылазки умеряли пыл нападавших, делали их осмотрительнее. «Хотя тут были все сплошь лавки, солдаты вели себя очень прилично, ничего и не подумали грабить; убивать, разумеется, убивали всех, кто ни попадался под руку, но никаких бесполезных жестокостей себе не позволяли»[195]. Сарты же, верные обычаям Азии, были жестоки: «Ужасны были тела тех нескольких солдат, которые зазевались (во время вылазки. –

Е. Г.) и головы которых. были глубоко вырезаны до плеч…»[196] Такая же участь, кстати, могла постичь самого художника, участвовавшего почти во всех вылазках, когда он, увлекшись, оторвался от группы солдат и с незаряженной винтовкой оказался в окружении трех здоровенных недругов. Он растерялся и забыл про револьвер, но вовремя позвал своих верных друзей на подмогу. Вместе они перекололи штыками высоких, сильных, но весьма неумелых людей и вызволили из беды своего любезного Василь Василича.

Восьмидневное самаркандское сидение продемонстрировало огромное преимущество горстки хорошо профессионально и психологически подготовленных людей над огромной, но необученной толпой. Осажденные фактически диктовали свои условия. Во время вылазок они не только жгли восставший город, но добывали провизию для себя и фураж для лошадей и другой скотины. Они выходили тайным проходом под стеной, который обыкновенно бывал завален, ложились в цепь и огнем прикрывали своих косарей, косивших клевер. Организованный прицельный огонь держал противника на большом удалении.

В такой фуражировке Василь Василич тоже участвовал, а потом уже в крепости записывал то, что случилось, что увидел днем. Так появлялись сюжеты будущих картин, которые теперь висят в Третьяковке и во многих галереях русских городов.

Вот одна из записей:

«Другого пуля ударила в ребра, он выпустил из рук ружье, схватился за грудь и побежал по площадке над воротами вкруговую, крича:

– Ой, братцы, убили, убили! Ой, смерть моя пришла!

– Что ты кричишь-то, сердечный, ты ляг, – говорил ему ближний товарищ, но бедняк ничего уже не слышал, он описал еще круг, пошатнулся, упал навзничь и умер – его патроны тоже в мой запас»[197]

.

Этот трагический эпизод стал сюжетом картины «Смертельно раненный»: солдат в белой рубахе с синими погонами, на голове военное кепи с назатыльником, бежит в никуда, держась рукой за сердце. Сюжет небольшой картины, на которой изображен некий азиатец, собирающий в мешок отрезанные головы русских солдат, также возник в дни самаркандской осады.

В тот самый день, 1 июня 1868 г., когда шахрисабзские и самаркандские участники газавата пошли на штурм самаркандской цитадели, на Зерабулакских высотах произошло решающее сражение между русским отрядом Кауфмана и бухарской армией. При десятикратном по меньшей мере превосходстве бухарцев они, как и ранее, не выдержали первого же натиска русских и побежали. Бежали беспорядочно, в разные стороны; до эмира в Бухару добежало чуть более тысячи сарбазов. В этом сражении особенно активна была русская артиллерия, чей меткий огонь расстроил бухарские ряды.

И снова возникла проблема: что делать дальше? На военном совете 2 июня мнения разделились – было предложение гнать противника до Бухары, до которой оставались считаные версты, и окончательно решить судьбу эмирата в его столице, но Константин Петрович взял сторону тех, кто предлагал вернуться в Самарканд. За возвращение высказался и командир отряда генерал-майор Головачев. Кауфман не был авантюристом и не хотел с малыми силами оказаться перед укрепленным городом, который он не смог бы взять штурмом, а уж об осаде не могло быть и речи. Русские солдаты были изнурены сверх меры: довольно сказать, что у 75 процентов была дизентерия, за самое непродолжительное время людям пришлось сделать до 400 километров усиленными переходами. Беспокоило командующего и отсутствие вестей из Самарканда. До него доходили лишь смутные слухи о нападении на город шахрисабзских беков.

Три дня победители стояли на месте – не только отдыхали, но и выдерживали тактическую паузу, чтобы разбитый противник не подумал, что русские поспешно отступают, боясь возвращения еще большего бухарского войска. Наконец русский отряд свернул лагерь и тронулся в сторону Самарканда, сопровождаемый толпой мародеров, грабивших соотечественников.