Россия за облаком

— Ага, два удара — восемь дыр. В людей стрелять ничего здорового нет, даже если это бандиты. А что я с ними в два дуплета покончил, это тебе показалось. Ты, должно быть, сомлел и не помнишь. Двоих я сразу пристрелил, а с Рашид-беком перестрелка была — будь здоров. Хорошо я додумался крикнуть будто бы тебе, что сейчас у машины бензобак рванёт. Он не знал, что у меня, кроме картечи, ничего нет, и начал менять позицию. На этом я его и подловил. Но он и раненый ещё отстреливался.

— Ты ему про Туркмению напомнил? — спросила Шура, — про товарищей своих?

— Нет, конечно. Такое только в кинофильмах делается, в плохих и американских. Мне некогда было красивые слова кричать. Пристрелил — и тьфу на него. Но теперь оставаться здесь ни мне, ни Кольке нельзя. Или милиция допечёт, или бандюки. Выбирай, что приятнее.

— Да и мне тут оставаться неохота, — угрюмо проговорил Платон.

— И мне, — тихонько сказала Шура. — Я знаю, Сергей грозился, что, если я в суде показания давать стану, он у меня Митрошку отберёт.

— Обломится, — успокоил Никита. — Нет такого закона.

— Я знаю, но всё равно страшно. Лучше уедемте отсюда.

— Мне тут житьё с самого начала не приглянулось, — подала голос Фектя.

— Чудные люди, — усмехнулся Платон. — Сперва поросёнка закололи, телегу нагрузили, а потом стали решать, уезжать им или малость погодить. Нет уж, снявши голову по волосам не плачут. Давайте спать ложиться, завтра до света вставать.

— Постойте, — всполошилась Фектя. — А как же Горислав Борисович? Он ведь в городе и не знает ничего…

— Что Горислав Борисович?… - переспросил Никита. — Без нас его никто не тронет, ведь о нём, кроме нас, и вправду не знает никто. Так что он продолжит жить, как жил. Только с молоком будет швах, и не одному ему, а всей деревне.

Выезжали ранним утром, когда балованные дачники ещё спят. А всегдашних жителей в деревне Ефимки оставалось теперь пять человек: на том конце пережившая мужа Галя Березина и старики Храбровы, а на этом — бабка Нина Сергеева и племянница тётки Анны, переехавшая сюда семь лет назад. Все остальные дома, что покуда не повалились, скуплены дачниками. Теперь дачникам придётся нанимать сторожа, чтобы зимами берёг занесённую снегом деревеньку. И молоко станут покупать в автолавке, как давно уже делают в других деревнях.

Воз нагрузили чудовищный, Сказке еле сволочить. Люди пойдут пешком, а в Ефимкове поклажу придётся облегчать или докупать ещё одну лошадь. На возу ехала лишь кошка Дымка. Почуяла, серая, что хозяева навсегда уезжают, примчалась и улеглась поверх воза. И рука согнать ни у кого не поднялась.

Всё собрано, пора ехать. И есть для того верный способ: зарок, наложенный непьющим Гориславом Борисовичем.

В хорошем хозяйстве всё имеется. Случись, захворает кто — компрессы делать надо? А мухомор против прострела на чём настаивать? Платон достал початую бутылку крепчайшего самогона, купленного когда-то у Храбровых, разлил мутную влагу по кружкам.

Шурка, в жизни не пробовавшая спиртного, осторожно понюхала.

— Это пить надо?

— Надо.

— И Митрошке давать?

— Нет, Митрошка ещё не сам по себе, он покуда при матери. Ты его на руках понесёшь.

— Эх, — сказал Платон. — Хорошо жили, да не прижились.

Не морщась, сглотнул первач. Скомандовал остальным:

— Пейте, и в путь пора.

— Поехали!

ГЛАВА 6

Свою питерскую квартиру Горислав Борисович не любил. С городской жизнью у него были связаны самые неприятные воспоминания. Однокомнатная кооперативная нора на первом этаже панельного здания домом называться не могла, но зато накрепко сковала давно почужевших людей: самого Горислава Борисовича и его супругу. Куплена квартира была ещё в шестидесятые молодыми в ту пору специалистами. «Комната восемь метров — чем не семейный дом?» — стишки Асадова сыграли не последнюю роль в решении покупать квартиру, ведь там комната была ажно целых четырнадцать метров. Да ещё и кухня — по тем временам это и впрямь выглядело семейным домом.

По настоятельной просьбе молодой пары свадебные подарки родственники не покупали, а выдавали деньгами. В результате Горислав и Инга поднатужились и осилили первый взнос. А потом были пятнадцать лет каторги, когда каждая копейка на счету, потому что половина нищенских инженерских зарплат уходит на квартплату. Уравнение простое: берём отношение квартплата/зарплата — плата немедленно сокращается и остаётся квазар, пишущийся через косую чёрточку: «кварт/зар». А на квазарах, как известно, жизни нет, даже если затесались в середину лишние буквы и косые чёрточки. В особенности это верно, когда величина полученного отношения близка к единице. А у Горислава и Инги она была очень к этой единице близка.

Примерно через год после покупки оба поняли, что, кроме общей жилплощади, их ничто не связывает, но оказалось, что однокомнатный шалаш, в котором не получилось рая, совершенно невозможно разменять на что-либо, напоминающее жильё. Так и жили вместе целых двадцать лет и даже спали друг с другом, поскольку для второй кровати места не оставалось.